БИБЛИОТЕКА

Страница: « 1 … 55 56 57 58 59 … 74 »

Сообщений 561 страница 570 из 731

Поделиться5612013-03-31 02:20:10

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Почти целую неделю, первую неделю нового немецкого наступления, Иосиф Виссарионович военными делами практически не занимался. Он лишь, казённо выражаясь, кратковременным присутствием обозначал своё пребывание на должностях. Хорошо отлаженные аппараты Ставки и Генерального штаба действовали сами по себе. Руководили войной двое: маршал Шапошников и генерал армии Жуков. Сама жизнь, без указаний свыше, определила тогда их задачи, функции и меру ответственности каждого. Генеральный штаб, естественно, занимался не только московским направлением. Значительные события происходили и на других участках. Анализ, предвидение, планирование, согласование, обеспечение текущих и предполагаемых операций силами и средствами, новые формирования, выпуск боевой техники — вот только часть того, что входило в круг обязанностей Бориса Михайловича и «мозгового центра», который он возглавлял. Возьмём хотя бы замысел и проведение ноябрьской серии контрударов по фашистским войскам. Мы знаем, что один из них, на Волоколамском шоссе, успеха не принёс, зато другой, генерала Белова, дал ощутимые результаты. Но эти контрудары лишь часть замысла, который в случае успеха мог бы привести к перелому в ходе событий. Ведь одновременно с упомянутыми контрударами наносились в разных местах ещё два.

В середине ноября началось наше наступление под Ленинградом, рассчитанное на то, чтобы облегчить участь северной столицы, не дать немцам соединиться с белофиннами и полностью блокировать город. Да и конфигурация линии фронта была там такова, что просто грех не воспользоваться: фашисты клином прорвались к Тихвину, идея срубить этот клин так и напрашивалась. Там начал вырисовываться наш успех, его требовалось развивать, наращивать, координируя действия нескольких армий.

Ещё своеобразней и сложнее было положение на юге. 1-я танковая армия немцев методично и, казалось, неудержимо двигалась к устью Дона, к Ростову-на-Дону, чтобы захватить этот важный стратегический пункт — ворота Кавказа, открыть Германии доступ к нефтеносным районам. Цель была близка, немцы так увлеклись её достижением, что не придали значения контрудару наших войск с северо-востока, из района Ровеньки, Бирюково. Наша хорошо укомплектованная 37-я армия перешла там в наступление 17 ноября, почти одновременно с контрударами под Серпуховом и под Тихвином. 37-ю поддерживала справа 18-я армия, а слева более успешно 9-я армия. На штабных картах ситуация вырисовывалась неординарная. Немецкие танки и мотопехота клином шли на Ростов, а с северо-востока и с севера на основание клина давили наши войска, грозя перерезать вражеские коммуникации. Опьянённые победами, фашисты пренебрегли угрозой. Захватим, дескать, Ростов, достигнем главного, а потом и наступающих с севера разобьём.
Действительно, взяли немцы Ростов 23 ноября, но к этому времени и сами оказались в мешке, их связывал с тылом, с Таганрогом, лишь узенький коридор. Продержавшись в Ростове несколько дней, фашисты попятились, побежали. Не вырваться бы им из мешка, если бы не помощь крупных сил, спешно брошенных на выручку из района Харькова.

Связанные неудачными для них боями под Ленинградом и под Ростовом, немцы ничем не могли помочь своим войскам, наступавшим на главном направлении, на Москву. А это уже само по себе было очень важно. Конечно, по долгу службы Шапошников занимался и обороной столицы, но тут положение было особое. Сражение за Москву вёл и отвечал за него человек, принявший на свои плечи тяжкий крест, — Георгий Константинович Жуков. Его голос был главным, никаких подсказок, никакой опеки он не терпел, готов был встретить в штыки любое вмешательство. А Шапошников напрямик и не вмешивался. У Жукова была одна цель — не допустить немцев в Москву, продержаться как можно дольше со своими быстро таявшими войсками. И было одно жёсткое требование — ни шагу назад! Никто не мог бы лучше осуществить это требование, чем он сам с его твёрдым характером. А Генштаб, как и положено, нетолько жил нынешним днём, но и заботился о будущем. В Генштабе думали не только о том, как остановить фашистов, но главное — как и чем отбросить их от Москвы. Генеральный штаб готовил резервы, накапливал силы для контрударов, причём накапливал их не возле Москвы, а в глубинных военных округах. Чтобы противник не знал. И чтобы свои не претендовали, не раздёргивали новые формирования. Умудрённый опытом Шапошников понимал: окажись резервы поблизости от столицы, Жуков сумеет подчинить их себе, они растают в оборонительных боях, не добившись перелома событий. А так что же: Георгию Константиновичу известно было о готовящихся резервах, но дотянуться до них он не мог, он вынужден был оперировать тем, что есть, упорно выигрывая час за часом, день за днём. Жуков был в тот период главной фигурой решающей битвы, и все, желая того или нет, признавали это. Жукову тогда позволялось и прощалось многое.

Показательный случай приводит в своих воспоминаниях Константин Константинович Рокоссовский, в ту пору командарм 16. Он рассказывает о том, что было известно ему, что задело его, а я позволю себе дополнить и уточнить кое-что. У Рокоссовского, оборонявшегося на двух важнейших направлениях, на Волоколамском и Ленинградском шоссе, полностью иссякли резервы, в частях оставалось примерно тридцать процентов бойцов, а враг все давил и давил, особенно на Клин и Солнечногорск. Рокоссовский видел такой выход из положения: те войска, которые держались в 12-13 километрах западнее Истринского водохранилища, быстро отвести на восточный берег, занять очень удобные для обороны, подготовленные позиции. Тут и водная преграда, и заранее поставленные минные поля. Гораздо легче держать немцев, чем на голом месте. А высвободившиеся силы перебросить на самые угрожаемые участки.

Требовалось разрешение командующего фронтом. Рокоссовский обратился к нему с обоснованным предложением, упомянув об измотанности войск, о том, что немцы с ходу, на плечах наших отступающих частей форсируют реку и водохранилище, если заранее не занять выгодные рубежи. Но Жуков категорически отказал: для всех один закон, один приказ — стоять насмерть.

Особенности Георгия Константиновича давно и хорошо известны были Рокоссовскому. Служба не один раз сводила их. В начале тридцатых годов Жуков был командиром полка в дивизии, которой командовал Рокоссовский. Затем арест приостановил его продвижение. Перед началом войны Жуков возглавлял военный округ, куда направлен был командиром корпуса освобождённый из заключения Рокоссовский.
Знали друг друга. Понятно было Константину Константиновичу: если Жуков упрётся — не сдвинешь. Но и Рокоссовский умел добиваться того, что считал нужным. Обратиться через голову Жукова непосредственно к Верховному Главнокомандующему он не имел права, поэтому избрал другой путь. Послал мотивированную телеграмму в Генштаб. Шапошников положительно оценил предложение Рокоссовского, понял его манёвр и позвонил Сталину. Сам-то Шапошников решений по конкретному руководству войсками обычно не принимал, а обратиться к Верховному — его право и обязанность. Сталин же тогда, как мы знаем, был нездоров и особенно полагался на Шапошникова. Спросил:

— Вы считаете, что Рокоссовский прав?

— Предложение разумное.

— Пусть выполняет.

Получив из Генштаба разрешение, Константин Константинович не медлил. Оставив на рубеже заслоны для задержания немцев, главные силы войск приготовились к ночному отходу за водохранилище. Некоторые подразделения уже снялись с мест. А тут телеграмма:

«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков». Пришлось срочно все переигрывать, получилась неразбериха. Ну и что ни говори, а когда распоряжение выполняется неохотно — это тоже имеет значение. Короче говоря, немцы продолжали наступление, отбросили левый фланг 16-й армии за Истру, захватив плацдарм на восточном её берегу.

Я вовсе не желаю осуждать кого-то, разбираться, кто виноват, просто говорю об авторитете, которым пользовался Жуков, о том, какую власть он имел, позволяя себе не считаться ни с кем. У Рокоссовского — обида и неприятности. В несколько странном положении оказался Шапошников, ведь Жуков отменил приказ, подписанный им. Памятуя одну из заповедей русского офицерства «жизнь — Родине, честь — никому», Борис Михайлович должен был бы высказать своё недовольство, вплоть до подачи в отставку. Но в сложнейшие для страны моменты в отставку уходят только трусы, да и честь начальника Генштаба была не очень задета. Ведь приказ-то согласован с Верховным Главнокомандующим и фактически исходил от него. Но Сталин в тот момент не хотел, видимо, конфликтовать с Жуковым, сделал вид, будто ничего не случилось, хотя, конечно, на ус намотал. Задержавшись после вечернего доклада в кабинете Сталина, Шапошников сказал:

— Поступок Жукова пока без последствий.

— Пусть он таким и останется. Без последствий. — Похоже, Иосиф Виссарионович обрадовался найденной формулировке. Это как раз тот случай, когда все правы. Рокоссовский хотел как лучше. Но и Жуков прав — он командует фронтом, мы спрашиваем с него.

— Представляю, каково сейчас настроение Рокоссовского, — произнёс Борис Михайлович. — Чувство вины за неудачу, резервов нет, немцы атакуют. Приободрить его хотя бы словом…

— Одних слов мало, — ответил Иосиф Виссарионович. — Я позвоню, поговорю с ним. Его надо поддержать. Лучшие его дивизия заслужили звание гвардейских, и не будем медлить… А какими войсками мы можем сейчас подкрепить товарища Рокоссовского?

— Очень мало.

— И все же? Что я могу ему пообещать?

— Полк «катюш», два противотанковых полка, три танковых батальона.

— Немного, но все же… А людьми?

— Не более двух тысяч москвичей.

— Так и скажу — две тысячи. Я сейчас свяжусь с товарищем Рокоссовским. А вы позаботьтесь, чтобы все перечисленные подкрепления утром находились у него в армии.

Указание, разумеется, было выполнено.

Ещё эпизод тех дней, когда Сталин боролся с болезнью.
Во вторник, 25 ноября, развернул я газету, начал читать сообщение о потерях советских и немецких войск за пять месяцев войны, и даже виски заломило: вероятно, подскочило давление. То, что наши потери не очень велики, это ладно — кто не преуменьшает своих утрат! Есть даже старая формула исчисления собственных потерь — по минимуму. А противника — по возможному максимуму. Но на этот раз максимум оказался столь невероятным, что мне кроме всего прочего стыдно стало за тех, кто составлял и подписывал сообщение.

Связался по телефону с Василевским. Он сразу понял, о чем речь, сказал, что в Генштабе удивлены, что в Генштабе нет тех сведений, которые опубликованы. Попросил позвонить ему, если я что-либо выясню. А как выяснишь? Самое верное — через Поскребышева. Поехал к нему. Поскребышев несколько сконфуженно сказал мне, что было уже несколько звонков по этому поводу, что в случившемся отчасти повинен он сам. А произошло, с его слов, вот что. В тот день, когда Иосиф Виссарионович чувствовал себя особенно плохо, Поскребышев, как условились, оберегал его от трудных забот, ответственных решений. Была лишь видимость работы. А проект сообщения о потерях показался Поскребышеву документом не особенно важным. Как раз по состоянию здоровья Иосифа Виссарионовича. Вот и понёс на доклад. Но реакцию Сталина даже многоопытный Поскребышев мог предугадать не всегда. Сталин, обычно быстро просматривавший подобные бумаги на этот раз медленно вчитывался в сообщение, все больше и больше хмурясь. В кабинете находился начальник Главного политического управления Лев Захарович Мехлис. Сталин обратился к нему:

— Мы что, воюем с фашистами или воду в ступе толчём? Мы пять месяцев бьём немцев. Газеты каждый день пишут о потерях противника. Немцы сами признают, что не ожидали таких потерь. Мы говорим о том, что фашизм близок к поражению, что надо потерпеть ещё полгодика, может, год, а если судить по этой бумажке… Думаю, потери у немцев значительно выше, чем указано здесь. Вот, ознакомьтесь.

Лукавый Мехлис, и бумагу-то не прочитав, поспешил присоединиться к «хозяину».

— Цифры, безусловно, не отвечают… Цифры должны не разочаровывать, а вдохновлять наших воинов,

— Совершенно верно, — сказал Сталин. — А иначе зачем печатать такие сообщения?

Сел за свой стол, взял карандаш. Поскребышев хотел вставить своё слово: данные, дескать, проверены, но не решился. Сталин был в таком состоянии, что напряжённое спокойствие его в любой момент могло кончиться непредсказуемым взрывом. А Иосиф Виссарионович, подумав, спросил Мехлиса:

— Могли фашисты потерять за пять месяцев девять миллионов солдат и офицеров?

У Мехлиса глаза забегали, когда услышал. Кашлянул аккуратненько в сторону раз-другой, ответил:

— Это реально.

— А одиннадцать миллионов?

— Возможно, — поддакнул Лев Захарович.

— Ну вот, а ведь это входит в ваши обязанности, товарищ Мехлис, следить за достоверностью информации.

—Учту, товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович был удовлетворён. Внёс карандашом свои поправки в документ, отдал Поскребышеву и закурил с чувством исполненного долга. Потом, прочитав сообщение, будучи уже здоровым, он сразу понял свою оплошность. Слишком уж его занесло, он одним росчерком пера уничтожил три состава немецких войск, действовавших против нас. Получалось так, что нам и сражаться-то было уже не с кем, а мы почему-то не Берлин штурмуем, а с трудом отстаиваем Москву. Неловко чувствовал себя Сталин перед Шапошниковым, перед другими генералами. Тактичный Шапошников не выказал укоризны, а вот Жуков прилюдно, в присутствии Сталина рубанул без обиняков:

— Бред собачий! Не сообщение, а бабкины сказки на смех курам! Ну, куры-дуры, а уж немцы-то посмеются…

Иосиф Виссарионович молча проглотил эту пилюлю от Жукова.
Георгий Константинович был тогда на коне!

Поделиться5622013-03-31 02:23:16

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Не припомню случая, чтобы Сталин даже в самые трудные дни, в самое опасное время хоть раз поинтересовался, кто и как его охраняет, какие меры предусмотрены, предположим, на тот случай, если немцы окружат Москву или ворвутся в неё. Он, разумеется, знал, что его берегут, но не желал вдаваться в подробности, раздражался, если замечал, ощущал такого рода заботу о себе. Есть люди, которые должны заниматься этим. Им доверие, с них спрос.

Ну а действительно, может же так быть: столица окружена, бои идут в городе, вражеские подразделения приближаются к Кремлю. Что делать? Был же случай, когда батальон немецких мотоциклистов, маневрируя по просёлкам между Ленинградским и Волоколамским шоссе, на большой скорости проскочил от линии фронта до самого города, до Сокола. Батальон, правда, только по названию, остатки батальона, группа дерзких мотоциклистов, но прорвались же и были уничтожены лишь на рубеже речки Таракановки (после войны эта речка, взятая в трубу, скрылась под землёй). А если бы не мотоциклисты, если бы сотня танков и автомашин с пехотой неожиданно прорвались? От Сокола до Кремля рукой подать. Но… Берия и его люди тоже не задаром ели свой хлеб.

В первые месяцы войны в охране Сталина, его дач, помещений, где он работал и отдыхал, никаких принципиальных изменений не произошло. Охрану увеличили, но и только. Но вот в начале октября, когда угроза нависла непосредственно над Москвой, мне позвонил Лаврентий Павлович, что случалось весьма редко, и пригласил приехать к нему на важное совещание. Зная о том, что я не очень расположен был посещать его учреждение, повторил несколько раз:

— Необходим ваш совет. Приезжайте вместе с Поскребышевым, мы договорились.

Присланный за нами капитан госбезопасности [54] Максимов доставил нас не в служебный кабинет Берии, а в подземное бомбоубежище, где, впрочем, большая комната почти ничем не отличалась от кабинета, и размер тот же, и отделка, и мебель. Там нас уже ждал Власик. И ещё несколько незнакомых мне работников НКВД. Берия без обиняков сказал, что обстановка сложная, надо быть готовым к самому худшему, вплоть до уличных боев. Надо прежде всего позаботиться о безопасности товарища Сталина, Политбюро, Ставки и Генерального штаба. Для этой цели необходимо создать специальную воинскую часть, точнее, специальное соединение, отдельную мотострелковую бригаду особого назначения — ОМСБОН. Численность — до пяти тысяч отборных бойцов. Разместить рядом с Кремлём (в обширном здании ГУМа). Это даст определённые гарантии.

Лаврентий Павлович попросил высказывать предложения. Я, помнится, посоветовал: командиром бригады или начальником её штаба обязательно должен быть не сотрудник НКВД, не чекист, а войсковой командир, к тому же с фронтовым опытом. Мне затем ещё дважды приходилось заниматься вопросами, связанными с формированием ОМСБОНа, вместе с командиром бригады полковником Орловым и начальником штаба капитаном Злобиным определял задачи бригады, разрабатывал её штат, готовил приказ наркома внутренних дел № 00481, узаконивший создание этого необычного воинского соединения, родившегося на стыке двух ведомств — военного и государственной безопасности.

Бригада состояла из двух мотострелковых полков и нескольких отдельных подразделений. При этом каждый батальон формировался с учётом определённых целей. Один батальон полностью состоял из чекистов и работников милиции, главным образом тех, кто находился прежде на территории, которую оккупировали теперь немцы. В этом батальоне готовились группы для заброски во вражеский тыл, чтобы вести там разведку, совершать диверсии, развивать партизанское движение. Через этот батальон прошли многие наши замечательные партизанские командиры и разведчики, в том числе Д. Н. Медведев, Н. И. Кузнецов.
Другой батальон сформирован был из воинов-интернационалистов, по разным причинам оказавшихся в нашей стране. В основном это были коммунисты, значительная часть которых прошла через горнило войны в Испании. Каких только языков и наречий не звучало! Этих людей, защищавших в сорок первом Москву, в конце войны и после неё можно было встретить в разных странах мира, они получили известность как военные и политические деятели.

Ещё один батальон — сплошь спортивный, основу его составляли преподаватели и студенты институтов физкультуры. Впрочем, «спортивных» батальонов было два, в них были сосредоточены лучшие наши физкультурники со всей страны, чемпионы и призёры соревнований, чьи имена до сих пор широко известны среди спортсменов. Лыжница Любовь Кулакова, борец Григорий Пыльнов, гребец Александр Долгушин, превосходные легкоатлеты братья Серафим и Георгий Знаменские… В этих батальонах готовились отряды и группы для выполнения особых заданий. Часть людей направлялась отсюда на оперативную работу в разведку и контрразведку.

В общем, так: у каждого подразделения отдельной бригады особого назначения была своя цель, а вместе они выполняли важнейшую задачу по обороне центра нашей столицы. Примерно по линии Садового кольца. Мне довелось инспектировать рубежи 1-го мотострелкового полка ОМСБОНа, который обязан был не допустить прорыва противника со стороны Ярославского шоссе, Рижского вокзала и от Бутырской заставы. Дома были приспособлены к обороне, имелись инженерные заграждения, чтобы быстро перекрыть улицы, проходные дворы. Рубеж постоянно и тщательно охранялся, проникновение в центр подозрительных лиц со второй половины октября было почти исключено. В этом отношении Берия мог быть спокойным. Он и успокоился, особенно после того как Сталин заявил: Москву не сдадим, будем защищать до последней возможности.

А вот Поскребышев, заботясь о Сталине, да и о себе, пошёл значительно дальше. Может быть, и не по собственной инициативе, может быть, ему намекнул Иосиф Виссарионович — этого я не знаю. Во всяком случае, у Поскребышева состоялся разговор с генерал-лейтенантом авиации Павлом Фёдоровичем Жигаревым, который руководил в Московской битве действиями наших военно-воздушных сил. Сказал ему Поскребышев о мерах, которые приняты для эвакуации Ставки в случае необходимости. О спецпоезде, об автомашинах. Ну а если вдруг срочно потребуется вывозить в безопасное место Верховного Главнокомандующего? Если даже аэродромы, в том числе и Центральный, будут под контролем противника? Как быть, на что способна авиация? У вас, мол, у командующего ВВС, есть все права и возможности. Детали — это ваша забота.

Бывший будённовец (и этот тоже!), сменивший в двадцатые годы кавалерийское седло на кресло лётчика, быстро набравший высоту после волны репрессий, особенными способностями не отличался, но человек был энергичный, исполнительный, дисциплинированный. Слова Поскребышева воспринял как указание, узрев в них доверие и честь для себя. И принял меры. Быстро создал взлётную площадку так близко, что ближе некуда. На широком и прямом отрезке Садового кольца, от Красных ворот до Колхозной площади, были сняты все уличные провода, убраны все препятствия. В двух дворах, в укрытиях, стояли в полной готовности два «Дугласа» с лучшими экипажами. В самолётах имелась тёплая одежда, продовольствие, медикаменты. От Кремля или от здания у Кировского метро, где размещалась Ставка, до самолётов не то что доехать, добежать можно было в случае необходимости за считанные минуты. Там же, во дворах, замаскированы были и истребители прикрытия в готовности к немедленному взлёту. Охрану несло подразделение из отдельной бригады: этот участок защищён был особенно надёжно.
Всю систему объединяла безотказная, дублированная схема связи. Кто, кроме Поскребышева и Жигарева, знал о том, для кого и для чего предназначены самолёты? Во всяком случае, знали Берия, Власик, Шапошников и я. Не сомневаюсь, что было известно и Сталину. Но одно дело знать, а другое — говорить. Иосиф Виссарионович умел молчать, а простодушный авиатор Жигарев — не всегда. И вот однажды в конце зимы или в начале весны, когда обстановка под Москвой нормализовалась, фронт отодвинулся, в столице наладился определённый жизненный ритм, Жигарев спросил Сталина, не пора ли снимать с постоянного дежурства «дугласы» и истребители, предназначенные для срочной эвакуации. Ну, осведомился бы через Поскребышева или наедине, а то ведь, ничтоже сумняшеся, спросил при членах Политбюро, при генералах. И это у Сталина, о котором все знали, что он не собирался покинуть столицу, у вождя, который теперь, когда пришло облегчение, гордился своим поведением в трудные осенние дни.

— А кого вы собирались срочно эвакуировать на этих самолётах?

— Вас, товарищ Сталин.

— Странно, товарищ Жигарев, очень странно. У нас никогда не было желания улететь из Москвы. Скажите, кто приказал вам держать наготове машины, чьё это распоряжение?!

В нелёгкое положение попал Жигарев. Приказа-то у него не было, а ссылаться на разговор с Поскребышевым — это даже неловко. Иван кивает на Петра, так, что ли! Ответил:

— Мы сами, товарищ Сталин, на всякий случай.

— Значит, товарищ Жигарев, вы не верили в то, что мы отстоим Москву?

— Война есть война, всякое бывает.

— Значит, все-таки сомневались… Сомневались и позаботились. — Усмехнулся Сталин. — И о себе тоже?

— Моё место было здесь, с лётчиками, а ваше — со всей страной.

— Да, тяжёлое время мы пережили, — задумчиво произнёс Иосиф Виссарионович. — Это было испытание для всех. А не переменить ли вам, товарищ Жигарев, место службы, не поехать ли вам на Дальний Восток? Там поспокойней. Посмотрите на события со стороны, подумаете.

— Как будет приказано, — растерянно ответил Жигарев. Да ведь растеряешься. От неожиданности, от знания того, что подобные отстранения и перемещения для многих руководителей заканчивались весьма печально. Удивлён был и я. Наедине потом спросил Сталина, чем же провинился Жигарев, ведь воевал он неплохо, во всяком случае, не хуже других.

Глаза Иосифа Виссарионовича лукаво блеснули.

— Что за люди у нас, Николай Алексеевич! Ведь мы направляем Жигарева не в пекло, даже наоборот, перебрасываем его в тыл, на более спокойный участок. Подальше от опасности. А Жигарев воспринимает это как наказание… Хорошие люди у нас, Николай Алексеевич, прямые, откровенные люди, — посерьёзнел Сталин. — У нас на Дальнем Востоке осталось мало войск, мало авиации, а ведь там тоже пожар… Чем можно возместить нехватку личного состава и техники? Хотя бы опытом наших военачальников. Товарищ Жигарев хорошо показал себя под Москвой. Его знания, его мастерство будут полезны на Дальнем Востоке.

Разве возразишь? По существу все правильно. Как я понял тогда, а вскоре убедился окончательно, уже в то время, в разгар войны на западе, Сталин думал о предстоящих событиях на далёком восточном театре. Вслед за Жигаревым отправились к Тихому океану некоторые другие полководцы, пережившие и горечь отступления, и радость наших успехов. Среди них был генерал Пуркаев, командовавший 3-й ударной армией, а затем и фронтом. Сталин ценил Пуркаева, надеялся на него и не ошибся: в сорок пятом году войска Пуркаева проведут блестящую операцию против японцев.

Ну и ещё о «пострадавшем» Жигареве. Пройдёт время, после войны встанет вопрос о назначении нового главнокомандующего Военно-воздушными силами. Обсуждалось несколько кандидатур.
А Иосиф Виссарионович предложил… Жигарева.

— Он воевал на западе, он воевал на востоке, его хорошо знают наши боевые лётчики. Человек он добросовестный и надёжный. Помню, как осенью сорок первого года он позаботился о нашей безопасности. Мы тогда поругали его, но по-своему он был прав, совершенно прав… Давайте назначим его.

Бывший кавалерист Павел Фёдорович Жигарев возглавил мощную воздушную армаду нашего великого государства, распростёршегося от Атлантического до Тихого океана. Огромное небо открылось ему. На плечах Жигарева засияли золотые погоны главного маршала авиации.

Поделиться5632013-03-31 02:24:30

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Определимся по времени: самый разгар ноябрьского наступления немцев на Москву. Иосиф Виссарионович, колебавшийся на грани психического срыва, успешно преодолел эту грань, был здоров, дееспособен, энергичен. Его внимание, как и внимание Жукова, было приковано к тому, что происходило в Подмосковье. Северная большая клешня немцев представлялась наиболее опасной. Возле Истры, Солнечногорска, канала Москва-Волга фашисты подошли к пригородам столицы, наращивали здесь свои удары. Казалось, именно на Ленинградском и Волоколамском шоссе у Рокоссовского решается вопрос: быть или не быть? Да, решался, но не более чем на некоторых других направлениях. Увлеклись там немцы, ободрённые успехами, бросали в бой последние силы: вот она — Москва, рядом совсем. Для Сталина, не очень-то опытного в военных делах, для конкретномыслящего Жукова это был не самый плохой вариант. Держи врага и накапливай резервы, что, как мы знаем, и делалось.

Стоявшая против центра Западного фронта немецкая 4-я полевая армия все ещё залечивала раны, полученные при контрударе Белова, и только приступала к решительным действиям. На южном крыле, возле Тулы, тоже было полегче. Впрочем, не знаю, кому как, а мне тошно бывало при одном упоминании о Гейнце Гудериане, наиболее умном и дерзком фронтовом генерале противника. В памяти стремительные броски его танков во Франции, рейд через всю Польшу. Да и у нас: внезапные прорывы на Минск, Киев, Орёл, в значительной мере определившие ход летне-осенней кампании. 2-я танковая армия Гудериана и теперь была сильна, но считалось, что она завязла под Тулой, пытаясь окружить и захватить этот город.

Не вся, впрочем, армия была скована. Её подвижные соединения продолжали медленно продвигаться на северо-восток и восток в общем направлении на Каширу, Рязань. Но боеспособность этих соединений заметно снизилась. Наша разведка перехватывала прямо-таки мольбы о помощи, адресованные высшему командованию. Кончилась для фашистов сравнительно лёгкая война. Немцы жаловались на вшивость, на холода, на отсутствие зимнего обмундирования (112-я пехотная дивизия почти полностью переоделась, используя запас тёплых вещей, захваченных на наших складах, но не всем дивизиям так повезло). Перед запуском двигателей немцам приходилось разогревать их, так как горючее замерзало, а смазка густела (но в таких же условиях находились и мы, только двигателей у нас было поменьше). В трех танковых дивизиях Гудериана осталось около 600 танков, примерно половина. В моторизованных дивизиях процент ещё ниже. В передовом ударном отряде полковника Эбербаха — 50 танков. По нашим тогдашним понятиям это много, но немцы считали иначе.

Успокаивало вот что. Нам удалось создать довольно многочисленную группировку, преграждавшую путь Гудериану. Называли её по-разному: веневский боевой участок, венсвская группа войск. По наименованиям — солидно: 413, 294, 173-я стрелковые дивизии, 31-я кавалерийская, 108-я танковая дивизии, 11-я и 32-я танковые бригады, несколько отдельных танковых батальонов, артиллерийские дивизионы. Карта района Венева испещрена была номерами частей и соединений.
Психологически это действовало. Неужели такая группировка не отразит натиск двух-трех немецких дивизий?! Но ни в Ставке, ни в Генштабе тогда, при быстро менявшейся обстановке, не имели точных данных о состоянии перечисленных войсковых единиц. А состояние после многочисленных боев было плачевное, как выяснилось потом при расследовании. В веневской группировке номеров соединений и частей было едва ли не больше, чем личного состава. 299-я стрелковая дивизия насчитывала менее 800 человек, одну десятую штата: батальон, а не дивизия. В 11-й и 32-й танковых бригадах, вместе взятых, имелось всего три десятка устаревших лёгких танков. Туда, правда, должна была подойти полностью укомплектованная 239-я стрелковая дивизия, только что прибывшая с Дальнего Востока, но не успела.

Генерал-полковник Гейнц Гудериан ещё раз, и теперь уже последний раз, проявил на восточном (для немцев) фронте свои недюжинные способности, хотя действовал не столько по собственному желанию, сколько по настоятельному требованию Гитлера. Медленно ползла и ползла южная большая клешня Гудериана, оттесняя наши войска, нащупывая удобное место для решающего удара. И вот 23 ноября всей своей мощью обрушилась на нашу веневскую группировку, обходя её с двух сторон и рассекая наступлением в центре. Короче говоря, на следующий день, менее чем через сутки, эта группировка перестала существовать. Она пыталась сопротивляться, но была разгромлена, рассеяна, много людей попало в плен. Гудериан открыл себе путь на Рязань, к нашим важнейшим коммуникациям, связывавшим Москву с юго-востоком и востоком страны, по которым поступали резервы, шло горючее, продовольствие. Но ещё страшнее было другое. Выполняя личный, приказ Гитлера, танки Гудериана, не встречая противодействия, двинулись на Мордвес, в сторону Каширы, чтобы захватить переправы через Оку. А дальше — хоть на Ногинск, чтобы замкнуть кольцо вокруг нашей столицы, хоть прямо на Москву: немцы знали, что на этом пути у нас, у русских, нет никаких войск. Скорость продвижения определялась лишь наличием горючего, состоянием техники и дорог.

Воистину тяжёл был понедельник, 24 ноября. В тот день немцы захватили Клин и Солнечногорск. Кавалерийская группа генерала Л. М. Доватора попыталась выбить противника из Солнечногорска, но сил не хватило, не получилось. Панфиловская дивизия под натиском вражеских танков оставила опорные пункты Рождествено и Алехново, отошла на восточный берег Истринского водохранилища. Плотину водохранилища взорвали не очень удачно, однако вода в реке все же поднялась, став дополнительной преградой на пути неприятеля. И в довершение всего — неожиданный, дробящий удар Гудериана на южном крыле Западного фронта. Было от чего нашему командованию потерять голову. К счастью, этого не произошло. В Москве работали довольно спокойно. Жуков латал дыры, снимая части и даже отдельные подразделения с менее опасных участков, и срочно на автомашинах, поездами, электричками перебрасывал туда, где было особенно скверно. Подчищал тылы, отправляя на передовую последние пушки, учебные подразделения, формируемые Западным фронтом резервы. Под метёлку!

Нет, чрезмерного уныния, а тем более паники у нас не было. Уверенность объяснялась тем, что мы к тому времени имели кое-что в запасе. Дальновидный Шапошников придерживал в глубоком тылу довольно крупные силы, предназначенные для контрударов под Москвой. Готовились к переброске 1-я ударная армия, которой командовал знакомый читателю генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, 20-я армия генерал-майора А. А. Власова и 10-я — генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова. Вводить эти армии в сражение намечалось в тот момент, когда противник начнёт выдыхаться, и не частями, а целиком, чтобы добиться перелома событий.
Ожидаемый момент ещё не наступил, но Гудериан, черт бы его побрал, опять спутал нам карты. В кабинет Сталина прибыли срочно вызванные им Шапошников и Жуков. Выслушав краткие доклады того и другого, Иосиф Виссарионович подвёл неутешительные итоги. Спросил Жукова:

— Сколько способен продержаться Рокоссовский при полном использовании всех возможностей?

— Двое суток гарантирую. Потом полное истощение. Войска правого крыла фронта измотаны до предела, в полках по двести, даже по сто человек.

— Держитесь до самого последнего бойца. Кое-что мы вам дадим из того, что есть в Москве. Но немного. — Иосиф Виссарионович оборотился к Шапошникову: — Что же мы будем делать, Борис Михайлович? Не пора ли тронуть Кузнецова и Власова?

— Вынуждены. Предлагаю с двадцать пятого ноября начать переброску войск Кузнецова из внутренних округов в районы Загорска, Дмитрова, Яхромы. Для войск Власова — Лобня, Сходня, Химки. Армию Голикова — в район Рязани. Голиков ещё слаб, доукомплектовывать и вооружать будем в пути следования.

— Это ещё сброд в шинелях, а не армия, — буркнул Жуков.

— Что есть, то и есть, время не терпит. Ко второму декабря Голиков закончит сосредоточение. Документация по трём армиям подготовлена.

— Улита едет, когда-то будет. Не опередят ли нас немцы? Наши в пути, а немцы в Москве, — сказал Сталин. В ответ Шапошников только руками развёл, а Иосиф Виссарионович продолжал нетерпеливо: — Что с Мордвесом? Как под Каширой?

— Изменений нет.

— Сто километров расстояния от Оки. Хорошее шоссе для танков Гудериана, — хмуро произнёс Иосиф Виссарионович. — Товарищ Жуков, какие меры приняты?

— Я повернул туда кавкорпус Белова.

— А, «пожарная команда»! Спасательная команда, — припомнил Сталин. — Что там сделает Белов на своих лошадях…

— Придадим танковую дивизию Гетмана.

— Остатки дивизии… Делайте как можно быстрей. Где находится Белов?

Трое склонились над столом, над большой картой. Я на диване развернул свою. Жуков сообщил:

— Девятая кавдивизия на марше, двигалась в район Лопасни. Приказано повернуть на новый маршрут. Ей до Каширы сто пятьдесят километров. Пятнадцатому полку гвардейских миномётов — тоже. У пятой кавдивизии расстояние короче, но она ещё не снялась с передовой, сдаёт свою полосу пехоте.

— Когда ожидаете немцев в Кашире?

— Двадцать шестого.

— Когда подойдёт корпус Белова?

— Приказано завтра, к концу дня.

— За сутки сто пятьдесят километров, это нереально, — вмешался Шапошников. — А время на подготовку марша? Довести задачу до командиров, выбрать маршруты, распределить силы по колоннам…

Георгий Константинович не ответил на эту реплику. Спросил Сталина:

— Можно отсюда связаться с Беловым? Я звонил от себя, но он был в войсках.

На этот раз Белов оказался поблизости от телефонного аппарата. И сразу, если судить по словам, по выражению лица Жукова, в резкой форме высказал ему свои соображения. Сталин внимательно прислушивался к разговору.

— Расстояние?.. Что ты мне толкуешь, сам знаю. Не считай меня за дурака, карта передо мной… Гололёд, а лошади не перекованы по-зимнему? Понимаю, Паша, все понимаю, но и ты тоже пойми: там дыра, и закрыть её некому, кроме тебя. Пусть твои орлы берут любые машины, любой транспорт. Гони в Каширу все, только бы опередить немцев. Кто у тебя по разведке, Кононенко? Это же ас! Сам давай на машине в Мордвес, найдёшь там командарма пятидесятой Болдина, уточнишь обстановку. Каширскую электростанцию береги до последней возможности. Подчиняй себе всех, кого сочтёшь нужным. Тебе даём все права, но на тебе персональная ответственность за удержание Каширы.
Персональная! Не пропусти Гудериана, Павел! Действуй! До связи!

— Значит, вопрос сейчас в том, кто окажется быстрее, конница или танки, — негромко произнёс Сталин. — И кто окажется сильнее… Борис Михайлович, подумайте, чем нам подкрепить Белова.

— Будет сделано… И все-таки это нереально, — качнул головой Шапошников. — За сутки, за полутора суток столько километров по зимней дороге, по гололёду… Без сна, без отдыха. И с марша — в бой… От усталости падать будут… Нет, это невыполнимо.

— Согласен, — сказал Жуков, и Сталин резко повернулся к нему, глянул вопросительно, гневно. — Согласен, что теоретически невозможно. И никто другой не выполнит такой приказ. А Павел… А генерал Белов, — поправился Георгий Константинович, — он выполнит. Сделает все, чтобы выполнить.

— Ладно, будем надеяться, что Павел не подведёт, — невесело усмехнувшись, завершил разговор Иосиф Виссарионович.

Поделиться5642013-03-31 02:25:41

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

От Сталина я ушёл вместе с Шапошниковым. Он предложил мне заглянуть к нему несколько минут. По делу, разумеется: в гости, разговоры городить тогда не ходили. Генеральный штаб той осенью размещался вместе со Ставкой в большом здании на улице Кирова, поблизости от метро. Если начиналась бомбёжка, люди укрывались под землёй, где оборудованы были комнаты и кабинеты, снабжённые всем необходимым для работы, в том числе надёжной связью с фронтами. Если что и мешало, так это грохот метропоездов, проносившихся за тонкой фанерной стеной. Но поезда тогда ходили редко, с вечера вообще прекращалось движение.

Мы с Борисом Михайловичем спустились в бомбоубежище. Кабинет Шапошникова был невелик, скромно обставлен. Письменный стол, несколько телефонов. Все хорошо, если бы не запах табачного дыма, пропитавшего, как мне казалось, там все. Ей-богу, я не выдержал бы долго в такой атмосфере, потерял бы работоспособность. Кстати, на это сетовал и Жуков, никогда не куривший и обалдевавший, по его выражению, от запаха табака. Бывая в этом подземелье, торопился скорее уйти.

При мне Шапошников не курил. Мы немного посидели молча, расслабившись, отдыхая. Немолоды ведь были. У него, наверно, устали глаза. Сняв пенсне, ладонями со сцепленными пальцами закрыл от электрического света верхнюю часть лица. На секунду показалось, что передо мной не Шапошников, а Жуков: такой же волевой подбородок, столь тяжёлый, что оттягивает нижнюю губу, она, чуть отвисая, выступает вперёд. И даже когда Борис Михайлович опустил ладони на стол, ощущение схожести между ним и Жуковым не исчезло. И у того, и у другого большая «львиная» голова. Крупный нос, крупные, прижатые уши, просторный лоб, ничего лишнего, никаких мелких штрихов. Разница в том, что у Жукова черты лица грубые, топорной (извиняюсь) работы, а у Шапошникова все смягчено, облагорожено, будто вылеплено искусным мастером. Ну и, конечно, необычайная шапошниковская причёска, которая была только у него одного. Затылок и виски высоко оголены под ноль, как у новобранца. Короткие волосы только от уголков лба и до макушки, но и они разделены широким пробором, плотно и гладко уложены.

Нам принесли чай, коротенький отдых закончился. На лице Бориса Михайловича блеснули стекла пенсне.

— Николай Алексеевич, не в службу, а в дружбу… Не пойму, что в Истре. Рокоссовский сообщил, что немцы обошли город с севера и с юга. Однако Белобородов ещё в Истре, его семьдесят восьмая дивизия ведёт бой… Я пока не докладываю Верховному.

— Хватит ему неприятностей на сегодня.

— Не докладываю потому, что нет ясности. Но теперь о другом. Новоиерусалимский монастырь, насколько я знаю, западнее города…

— На западной окраине, на холме над рекой. Отличный обзор, идеальная оборонительная позиция, контроль над местностью.

— Она и держится, эта позиция, запирает Волоколамское шоссе. Монастырь в наших руках, хотя неизвестно, кто там.
Какая-то воинская часть отражает атаки.

— Как это может быть — неизвестно?

— Я привык не удивляться, Николай Алексеевич, но на этот раз… В штабе Рокоссовского не знают. Дозвонились до Белобородова, он категорически утверждает: его людей в монастыре нет. Были там какие-то сапёры или зенитчики…

— Зенитчики не продержались бы против пехоты. Да и сапёры…

— Все может быть. Они там почти отрезаны, а кто даст приказ об отходе? Немцы бомбят и обстреливают нещадно. Гибнет прекрасное творение рук человеческих, великолепные храмы, целый ансамбль, наши святыни… Поезжайте, Николай Алексеевич. Если город придётся сдать, то зачем напрасные жертвы и разрушения?! Верю, мы вернёмся туда, и хочу, чтобы там были не только руины. Некоторым товарищам такой подход не по душе. Поэтому и обращаюсь к вам. Если вы, конечно, согласны со мной. Что-то ещё можно спасти, хотя бы основу.

— Воинская часть без хозяина, это упрощает дело. Белобородов будет знать обо мне?

— Как о представителе Генштаба.

— Если позвонит Поскребышев, я послан выяснить обстановку в Истре.

— Камень с плеч, Николай Алексеевич! И берегите себя. Да простятся нам прегрешения наши! — напутствовал меня Шапошников.

До деревни Высоково, что перед Истрой, доехал я на эмке быстро и без приключений. На контрольном пункте предупредили: дорога впереди простреливается немцами. Непрерывно гремела канонада. Истры отсюда ещё не было видно, да, наверное, и не разглядеть бы город сквозь дым пожарищ, наползавший оттуда. По времени — день, а здесь было сумрачно, даже снег был серым, а местами чёрным от гари и копоти.

В низине между деревней и окраиной города было много свежих воронок. Стояли среди развалин четыре танка, два справа от дороги, два слева. Один из них стрелял куда-то с большими паузами. Жестом руки остановил мою машину танкист в комбинезоне, обгоревшем ниже колен, хриплым, простуженным голосом попросил:

— Встретишь начальство, скажи: у Щеглакова снаряды кончаются. Не подвезут снаряды — в Дедовск уйду!

— Какое начальство-то?

— Любое. Пусть самому Белобородову докладывают поскорей! Не забудь!

Я пообещал.

Сразу за танковой позицией въехали мы в дымную полутьму, пронизанную вспышками, прожилками пламени. Вообще-то горят все города, подвергшиеся бомбёжке и артобстрелу, и уж обязательно те, в которых идут бои, но Истра горела как-то по-особому: разом, целиком, как единый факел. Деревянный городок на возвышенности, обдуваемый ветрами, разносившими пламя и искры. Впрочем, деревянные постройки уже догорали, некоторые пепелища только чадили, огонь бушевал в строениях каменных, плясал над крышами, выплёскивался из окон со шлейфом чёрного дыма, преграждая улицы. В некоторых местах мы проскакивали огневой заслон затаив дыхание, чтобы не сжечь лёгкие. В треске и гуле пламени, в грохоте рушившихся потолков, перекрытий слабыми и безопасными казались выстрелы и даже разрывы. А посвист пуль, мяукающий звук летящих мин можно было услышать лишь там, где пожар завершался или был только в самом начале.

Как тут воевать среди пожарищ, в дыму, где за сто метров ничего не видно? Заблудишься, не зная, куда повернуть, где можно пройти, пробежать. Но ведь воевали, и, как я убедился, очень даже организованно. Есть такой парадоксальный военный закон: если у тебя больше людей, то это ещё не значит, что у тебя будет больше успехов, а вот много потерь — это наверняка. Пулям и осколкам есть в кого попадать. А тогда в Истре людей почти не было видно. И у нас, да, наверно, и у немцев. Только в укрытых местах, куда не залетали пули и редко попадали снаряды. А бой шёл своим чередом, судя по сгусткам пальбы, были какие-то узловые пункты, была линия соприкосновения. Я ещё подумал, что здесь воюют не новички, они спокойно работают, делают своё дело.
Такое вот ощущение овладело мной в полуокруженном горящем городе, в общем-то обречённом на сдачу. Но отступление отступлению рознь. Да, сила солому ломит. Но войска наши не бегут в панике, они достойно отходят на новые рубежи, бой не прерывается, а только перемещается в пространстве. Здесь воюют на равных, успеха добивается тот, у кого сегодня больше возможностей. Мне казалось, что и немцы понимают это, осторожничают. Ещё раз хочу сформулировать своё тогдашнее ощущение: в Истре и наши, и немцы работали, профессионально делали своё привычное дело. Это вселяло удовлетворение и уверенность.

Среди огня и дыма, где, казалось, вообще никого невозможно разыскать, мы, спрашивая красноармейцев, без особого труда нашли командный пункт одного из командиров полков белобородовской дивизии. Звание не определил, он был в полушубке, а фамилия, если не изменяет память, Суханов. В надёжном подвале разрушенного кирпичного здания сидели у аппаратов телефонисты, отдыхали разведчики, связные. Даже удушливой гари почти не чувствовалось, во всяком случае, её перебивал густой запах махорки и приятный запах жареного мяса: как уж там умудрялись его жарить — не знаю.

Командир полка, будем называть его Сухановым, вывел меня и приданного мне ещё в Москве капитана наверх, к дощатому павильончику или киоску. Среди всеобщего разрушения это хилое строение оставалось совершенно невредимым, если не считать нескольких осколочных дырок в стенке. Улица, а вернее, Волоколамское шоссе шло здесь под уклон, и, когда ветер рассеивал дым, видна была развилка: прямо — въезд в Новоиерусалимский монастырь, вправо — Бужаровское шоссе, а Волоколамка убегала влево, к реке, огибая монастырский холм. Вся эта развилка была буквально перепахана большими и малыми воронками и, по словам Суханова, простреливалась немцами из винтовок и пулемётов — для автоматов расстояние было велико. А ещё командир полка сказал, что удерживает свой рубеж только потому, что держится крепость, то есть монастырь на возвышенности с его массивными, стенами. Закрыта для противника Волоколамская магистраль. Но положение обороняющихся очень тяжёлое. Большие потери, на исходе боеприпасы. А он, Суханов, и командир дивизии Белобородое ничем не способны помочь. Самим помощь нужна.

Там, на бугре, возле дощатого киоска, в чаду и дыму пожаров, в треске огня, в грохоте разрывов мне совсем не показалось странным, что никто, даже командир полка, не знает, какая же воинская часть держит крепость, то бишь монастырь. Важно было не кто воюет, а как воюет. Суханов знал только, что не из их дивизии, но все равно и патроны туда посылал, и раненых его полковые медики выносили при первой возможности. Кстати, раненые, доставленные из монастыря, чувствовали себя здесь, возле командного пункта, спокойно, как в глубоком тылу. А мне-то казалось, что мы на самой передовой линии.

Пока я опрашивал раненых, сопровождавший меня капитан вместе с тремя полковыми разведчиками «сбегал» (через узкий простреливаемый перешеек перед воротами) в монастырь и часа через полтора вернулся оттуда. В общем, картина вырисовывалась такая. Ещё в конце октября волею какого-то высокого начальства в Новоиерусалимский монастырь был отправлен 18-й отдельный прожекторный батальон. Кадровый, полностью укомплектованный: почти тысяча человек с большим количеством пулемётов, со своим автотранспортом, с прожекторами для ведения ночного боя. Цель — превратить монастырь в надёжный узел сопротивления и оборонять его, если прорвутся немцы. Но в октябре немцы не прорвались, время шло, начальство менялось.
Отдельный батальон надо было кому-то подчинить, а поскольку он технический, прожекторный, пустили его по фронтовому инженерному ведомству, а там штабные мудрецы, опять же по формальному признаку, включили его в сапёрный отряд, действовавший по линии Волоколамского шоссе. Несколько сапёрных батальонов этого отряда возводили оборонительные сооружения в Истре и восточнее, минировали мосты, готовили к подрыву заводы, крупные здания даже в самой Москве, в том месте, где сливаются шоссе Волоколамское и Ленинградское. Ну и прожекторный батальон пристегнули. Вероятно, командир сапёрного отряда просто не знал, что с ним делать. Побывал в монастыре, проверил готовность к обороне, повторил общеизвестное категорическое распоряжение: без приказа — ни шагу назад. За оставление позиций — под трибунал. И убыл, по горло занятый своими сапёрными делами. А 18-й прожекторный батальон, превратив Новоиерусалимский монастырь в крепость, встретил подступивших немцев сам по себе, без связи с начальством, без распоряжений, без помощи. Держал фашистов у слияния двух речек, на перекрёстке дорог. Держал, погибая от бомб и снарядов, разрушавших великолепный ансамбль русского церковного зодчества.

Через посланного мной капитана командир прожекторного батальона сообщил мне: может покинуть монастырь только по приказу командира сапёрного отряда. И назвал фамилию — майор Чернов. Это было уже кое-что.

Знаете рассказ Леонида Пантелеева о мальчике, которого старшие ребята, играя, оставили на посту, забыли о нем, а он находился там до вечера, до тех пор, пока появился военный, «освободивший» его от данного им честного слова. Дорого ценится такое слово у настоящих людей. Вспоминается мне этот рассказ каждый раз, когда думаю о боях в Истре.

Спросил у командира полка Суханова: долго ли продержится город? Тот ответил, что начали выводить тылы. Продержаться-то можно и сутки, и больше, немцы не пускают в Истру танки из-за пожаров, наверное, но город, того гляди, окажется в кольце, вражеские танкисты уже возле Манихино. Для меня это означало, что снимать с позиций прожектористов надо как можно скорее.

Поехали в Снегири. Там мне удалось связаться по телефону с Шапошниковым. Он обрадовался и моему сообщению, и тому, что я обнаружился: оказывается, звонил Поскребышев, разыскивая меня. Остальное, как говорится, было делом техники. Через штаб Западного фронта разыскали командира сводного сапёрного отряда Чернова, ему было передано соответствующее распоряжение. И вот ведь очередное коленце фортуны: оказывается, Чернов в это время тоже находился в Снегирях, поблизости от того дома, откуда я звонил Борису Михайловичу. Но разве угадаешь!

18-й прожекторный героический батальон, то, что уцелело от него, удалось вывести из монастыря. Новоиерусалимская святыня не подверглась полному разрушению, было с чего начать потом восстановление. А вообще в Истре после тех боев уцелело лишь несколько зданий. Да, во всем городе три-четыре дома и ещё дощатый киоск на пригорке, тот самый киоск, за стенами которого «укрывались» мы с Сухановым. С командиром полка тогда ещё обычной сибирской дивизии Афанасия Павлантьевича Белобородова, в будущем дважды Героя Советского Союза. Дивизии, которая через несколько дней станет 9-й гвардейской. Заслужить звание гвардейцев при отступлении — такое бывает редко.

И согласитесь, хороший рассказ о мальчике, умевшем держать слово, написал Леонид Пантелеев. Может, тот повзрослевший мальчик как раз и командовал 18-м прожекторным батальоном в Новоиерусалимском монастыре?! [55]

Поделиться5652013-03-31 02:27:09

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Бессмысленно делить славу. Она равно принадлежит и тем, кто сражался на безвестном болоте у безвестной деревни Борки, и тем, кто держал последние рубежи в Подмосковье.
Да и кто властен определить, когда, на какой черте начинались события, изменившие ход второй мировой войны, развенчавшие миф о непобедимости немецких армий?! Может, между Орлом и Тулой, где танкисты Катукова затормозили прорыв бронированной гудериановской лавины?! Может, на Бородинском поле, где 32-я дальневосточная стрелковая дивизия полковника Полосухина трое суток держала противника?! Может, в отчаянных контратаках кавалерийской группы Доватора?! Или при героической обороне волоколамско-истринского направления, когда потери в 16-й армии генерала Рокоссовского были такими, что из строя выбывали девять бойцов из десяти?! Подвиг всех воинов одинаков для Родины.

Нет смысла делить славу, но с той же очевидностью надобно отдавать должное тем, кто её заслужил. И, говоря о Московском сражении, я бы опять особое внимание уделил войскам генерала Белова. Меня упрекали и упрекают в том, что я отношусь к этому полководцу с пристрастием, которое, дескать, исключает объективность оценок. Так часто упрекали, что я и сам начал сомневаться: а вдруг личная симпатия к умному интеллигентному человеку берет верх? Решил перепроверить себя. Взял книгу генерала Гудериана «Воспоминания солдата». И что же? Там корпус Белова упоминается по 1941 году чаще всех других наших соединений. В дневниках начальника германского генерального штаба Гальдера фамилия Белова с осени 1941 по весну 1942 года встречается чаще всех других наших полководцев.

Есть очень добросовестный труд — справочная книга «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», выпущенная Воениздатом в 1964 году. Редактировал её Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский, выдающийся штабист, известный своей скрупулёзной точностью и принципиальностью. Так вот, в этой книге фамилия Белова упоминается чаще всех других, на 45 страницах! Второе место у Гудериана — на 22 страницах. Для сравнения: Доватор — на 7, Катуков — на 6, Рокоссовский и Панфилов — каждый на 5. Показательная цифирь. Так что не случайно привлекаю я внимание читателей к не очень-то известному противоборству двух выдающихся полководцев, немецкого «танкового бога» Гудериана и нашего кавалериста Белова. Тут как в зеркале, ход первого периода войны.

И ещё одно соображение. Лет через двадцать после того, как отгремели последние залпы, меня пригласили выступить в День Победы в одну из школ Звенигородского района. Обычное выступление ветерана. Увлёкся, рассказывая детям, как в моем представлении развивались военные события в Подмосковье. Думалось, хорошо выступил. А в раздевалке случайно услышал разговор. Женщина, вероятно мама, спросила девочку с красным галстуком, на вид пяти— или шестиклассницу.

— Не скучно было про войну слушать?

— Нет, дяденька на доске карту рисовал, потом стрелы — наша стрела на немецкую. Про Сталина говорил, про Жукова, а про войну-то и ничего…

Устами ребёнка глаголет истина. Конечно, я излагал события на том уровне, который был мне ближе. Как подметила ленинградская поэтесса:

У каждого была своя война,

Свой путь вперёд, своя дорога к бою.

И каждый был во всем самим собою,

И только цель у всех была одна.

Судьба битв и сражений решалась не только замыслами и делами Шапошникова, Сталина, Жукова, других высших руководителей, но и в значительной степени действиями фронтовиков, так называемых генералов поля боя. Позвольте подробнее показать, как это происходило. В тех сложных условиях, когда кавкорпус Белова брошен был под Каширу, навстречу танковой армаде Гудериана.

* * *

Ровно в полночь с севера въехала в Мордвес легковая автомашина. Медленно двигалась она по центральной улице, огибая свежие воронки. Старый маленький городок будто вымер. Ни огонька, ни человеческого голоса. Днём Мордвес бомбили немцы, окна многих домов зияли чёрными провалами. На перекрёстке дотлевали остатки пожарища.
Старший лейтенант Михайлов, адъютант Белова, весь в напряжении. Палец — на спусковом крючке автомата. Тишина обманчива, не наскочить бы на гитлеровцев!

В это же самое время в Мордвес с юга, со стороны Венева, въехала другая автомашина, в которой находились два генерала: командующий 50-й армией Болдин и его предшественник на этом посту, только что сдавший свои дела. Как и было условлено, машины встретились в центре города. Михайлов и адъютант Болдина пошли искать место, где можно поговорить. Ходили от дома к дому, стучали в окна — никто не отзывался. Наконец в небольшом домике им открыли дверь. У хозяйки нашлась керосиновая лампа. При её тусклом свете генералы разложили на столе карты.

Болдин познакомил Белова с обстановкой. Советские дивизии в районе Венева отброшены и рассеяны, 50-я армия разрезана надвое. У Болдина осталась только охрана и группа связистов. С ними он намерен пробиваться к главным силам армии в полуокруженную Тулу.

Павел Алексеевич хорошо понимал, какую угрозу несёт новый рывок Гудериана. Нет сомнений, что фашисты хотят выйти к Оке и захватить переправы через неё, чтобы наступать на Москву. Потерять Каширу — значит лишиться мощной ГРЭС, оставить Ожерельевский железнодорожный узел. А самое страшное — открыть фашистам прямую дорогу к столице. И на всем этом направлении нет сил Красной Армии, способных отразить удар танкового тарана. Никаких сил, если не считать поредевший в боях кавкорпус Белова. Только успеют ли конники, колонны которых растянулись по просёлкам в лесных массивах между Серпуховом и Ступино, выйти к Кашире раньше немецких войск? Путь слишком долог, а времени мало. Но даже если кавалеристы и успеют, что смогут сделать они в единоборстве с лавиной бронированных машин?

— Ну, Павел Алексеевич, ваши предложения? — Болдин с надеждой смотрел в усталое, землистое лицо кавалерийского генерала, о боевых делах которого был изрядно наслышан.

Белов задумчиво поглаживал большим пальцем правой руки щётку усов. Ответил негромко:

— Сейчас пошлю делегатов связи к командирам дивизий. Объясню обстановку и потребую использовать все средства, чтобы ускорить марш. Политработники расскажут людям, люди поймут… В первую очередь прикрою мосты через Оку. Это главное. С утра буду в Кашире. А сейчас — спать. Прошлую ночь я не ложился.

— Немцы близко, — предупредил Болдин. — Может появиться разведка.

— Утром появится, — ответил Павел Алексеевич. — По ночам они не воюют, если мы их не вынуждаем. Да и холодно, в избах сейчас отсиживаются. На всякий случай шофёр подежурит во дворе возле машины.

— Останусь и я! — решился Болдин. — На ногах засыпаю, а лень завтра трудный, ох и трудный! — вздохнул он.

Утром, напившись крепкого чая из хозяйского самовара, Павел Алексеевич вышел на улицу. До рассвета было ещё далеко. Морозец настолько крепок, что перехватывало дыхание. Сыпался мелкий, едва приметный снежок, причём сыпался, наверно, давно — все вокруг было белым и чистым.

Генерал Болдин отправился на запад. Павел Алексеевич выехал в Каширу. После его отъезда не прошло и часа, как в Мордвес ворвались немецкие танки. Не задерживаясь в городе, они двинулись дальше. Дорога на север была пустынна. На свежем снегу виднелись только следы колёс, оставленные машиной Белова.

* * *

Деревня Пятница вытянулась вдоль шоссе двумя рядами старых, почерневших от времени домов. Лишь немногие крыты жестью или дранкой, на остальных — чёрная, улежавшаяся солома. Гнулись под ветром гибкие ветви вётел. В овраге, куда полого сбегало шоссе, намело уже небольшие сугробы.

Павел Алексеевич вышел из машины, огляделся. Нет, здесь не особенно выгодное место для обороны. Да и до Каширы далековато: километров семь-восемь.
— Поехали дальше, — сказал шофёру.

Было уже совсем светло. Справа вдали виднелась красная черепичная крыша в деревне Чернятино. Скорее всего, школа. Промелькнул небольшой голый лесок. Перевалили гребень, и дорога снова пошла вниз, спускаясь в просторную глубокую долину, промытую ручьём Мутенки.

«Препятствие для танков, — подумал Павел Алексеевич. — Мост деревянный, взорвать или разрушить немедленно. Пусть повозятся фрицы. С северного ската хороший обзор и обстрел, далеко просматривается дорога. Окапываться надо вон там, чуть повыше. А Кашира за гребнем. Ока и мосты тоже. Немцам не видно… Тут и станем. А второй рубеж — на гребне…»

Машина поравнялась с приземистыми постройками, похожими на свинарники. Павел Алексеевич удовлетворённо хмыкнул: как раз в том месте, где он наметил первую линию, вправо и влево от дороги тянулись зигзаги окопов с ячейками для стрелков, с пулемётными площадками. Видны были даже несколько дзотов. Все запущено, присыпано снегом. Но главное — не нужно будет долбить мёрзлую землю! Спасибо жителям — не зря потрудились.

Из-за построек выскочили пятеро в гражданской одежде, с винтовками. Пальто подпоясаны ремнями с подсумками. Противогазы через плечо. Парни молодые, допризывного возраста. Лишь командир постарше. Видно, учитель.

— Предъявите документы! — потребовал он. Павел Алексеевич вытащил удостоверение. Учитель прочитал, моргнул удивлённо несколько раз, козырнул неумело.

— Кто вы такие? — спросил Белов.

— Бойцы каширско-ступинского истребительного батальона, — сказал учитель и добавил не без гордости: — Все добровольцы!

— Регулярные части в городе есть?

— Не знаю… Зенитчики, кажется… Тюренков, что ты говорил о зенитчиках?

— Четыре пушки в садах стоят, сам видел.

Павел Алексеевич вырвал из блокнота лист, положил на планшет, написал приказание зенитчикам: немедленно выдвинуться к ручью Мутенки на городской оборонительный рубеж и приготовиться к отражению немецких танков. Мост уничтожить. Об исполнении донести генерал-майору Белову на каширский почтамт не позже 10.30.

— Товарищ боец, — повернулся генерал к пареньку в мохнатой ушанке и больших растоптанных валенках, которого называли Тюренковым, — Быстро эту записку — зенитчикам!

— Сделаю! — У паренька перехватило от волнения голос. Глотнул воздуха: — Я пулей!

И помчался по целине, высоко вскидывая ноги. Белов пожалел его: перестарается, запалится парень. Кто-то из ребят напряжённо засмеялся:

— Во нарезает Колька!

— Недаром лучший бегун в классе!

— Шапку не потерял бы. У младшего братишки шапку-то взял.

Садясь в машину. Павел Алексеевич придержал дверцу, спросил командира истребителей:

— Вы педагог?

— Да. Эти мальчики — из моего выпускного… А в чем дело? Не так что-нибудь? — встревожился тот.

— Нормально. Передайте комбату — всем благодарность за бдительное несение службы!

Произнёс бодро-весело, по-генеральски, скрывая горечь. Разве можно посылать необученных людей, ребятишек-школьников навстречу кадровым, отлично вооружённым солдатам?! Появится немецкая разведка, и лягут трупами все пятеро, не причинив врагу никакого вреда… А педагог этот ещё и беспокоится: может, не так что-нибудь…

— Остановись! — снова приказал Павел Алексеевич водителю. Они поднялись на гребень — самое лучшее место, чтобы осмотреть незнакомый город, уяснить особенности его расположения.

Кашира раскинулась по огромному косогору, спускавшемуся к Оке. Справа дымили вдали высокие трубы электростанции. Ближе — железнодорожные пути, мосты через замёрзшую реку. Несколько церковных колоколен среди приземистых домов, заборов, голых садов. Прямо перед собой видел Белов центральную улицу, бежавшую вниз. На ней больше кирпичных зданий.

Поделиться5662013-03-31 02:28:33

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Особенно выделяется массивная соборная церковь. Почтамт где-то поблизости от неё…

Если немцы прорвутся вот сюда, на гребень, к крайним домам, Кашира будет потеряна. Враг сможет контролировать огнём весь город и переправы, будет господствовать над низким равнинным левобережьем. Значит, обязательно нужно удерживать рубеж на ручье Мутенки.

Чем удерживать?!

С надеждой смотрел Белов за Оку, на однообразно сиреневые массивы лесов — не покажется ли оттуда колонна войск? Нет, незачем предаваться иллюзиям. Перед ним лежал пустынный город, затаившийся в тревожном ожидании. Что впереди? Кровопролитие, бой, пожары? Или наши уйдут, а на тихие родные улицы ворвутся чужие солдаты, насильники, грабители, убийцы, от которых не будет никакой защиты, никакого спасения…

Словно бы тысячами детских, женских, старческих глаз смотрел город на генерала, который стоял на гребне косогора. Нет, не он осматривал в бинокль монастырь за рекой и левобережные леса — это они: эти леса, поля, города Кашира и Ступино — с волнением и надеждой глядели на одинокую человеческую фигурку в длинной шинели. И наверно, сама Москва видела его издали, этого человека, стоявшего на последнем перед столицей выгодном рубеже, на последней водной преграде.

А что он мог?

По дороге, по которой он приехал, ползли следом за ним танки Гудериана. Может быть, пятьдесят. Может быть, восемьдесят или ещё больше. А путь им преграждала одна зенитная батарея. И ещё школьник Тюренков с тремя товарищами и со своим учителем…

Никогда ещё не попадал Белов в такое положение. Он был генералом без войск. Как в кошмарном сне! Видишь страшное чудовище, надвигающееся на тебя, а остановить не способен. Время, время! Вот в чем вся суть! Как угодно, лишь бы выиграть часы до подхода кавалерийских полков!

Он поехал на почту — так было условлено с начальником штаба корпуса полковником Грецовым. Телефонная станция, к счастью, работала. Дежурили две женщины. Одна пожилая, степенная, по фамилии Козлова. Вторая, молоденькая, так робко назвала себя, что Павел Алексеевич не расслышал.

— Товарищ генерал! — обрадовалась Козлова. — Вы Белов? Вам все время звонят, даже из Москвы. Сейчас я вас со Ступино соединю.

У Павла Алексеевича сердце дрогнуло, когда услышал в трубке спокойный голос Грецова. Не сдержался, крикнул обрадованно:

— Михаил Дмитриевич, вы здесь?!

— Прибыл с частью штаба, начал работать. Передовые полки подойдут вечером. В Кашире есть истребительный батальон.

— Знаю. Пусть возводит баррикады в черте города.

— Ясно, товарищ генерал… Я связался с командиром триста пятьдесят второго отдельного зенитного дивизиона майором Смирновым. Он прикрывает мосты.

— Достаточно там пока одной батареи. Все остальные орудия — на ручей Мутенки, на главный рубеж.

— Понятно. В Кашире, кроме того, школа младших лейтенантов сорок девятой армии и курсы сержантов. При электростанции есть инженерный батальон особого нзаначения. В селе Богословском стоит сто семьдесят третья стрелковая дивизия. Она московская, добровольческая, понесла большие потери и переформировывается. В ней три тысячи бойцов при одном орудии. Считаю, что все эти войска надо объединить. Этим может заняться Баранов.

— Он здесь?

— Только что прибыл.

— Пусть немедленно едет ко мне. На почте будет мой временный командный пункт.

Радость охватила Белова, когда в дверь коммутатора протиснулся громоздкий, раскрасневшийся на ветру командир 5-й кавалерийской дивизии генерал Баранов. Сбросил бурку, расправил мощные плечи, загремел густым басом. Павел Алексеевич прервал доклад, обнял комдива. Нет, черт возьми, не зря столько раз отстаивал он Виктора Кирилловича перед начальством.
Бросив в пути сломавшуюся эмку, намного опередив свои полки, верхом прискакал в Каширу Баранов. Прискакал потому, что знал: там он позарез нужен своему командиру.

Пять минут понадобилось им, чтобы согласовать действия. Баранов — начальник гарнизона. Все части в Кашире и окрестностях подчинены ему. Всех поднять по тревоге и сразу — на рубеж Мутенки, в подготовленные окопы. Инженерный батальон — туда же. Пусть ставит мины. За час-два надо создать хоть жиденькую, но оборону. На улице рвались бомбы. Низко проносились немецкие самолёты. Баранов не стал ждать конца налёта. Выскочил, даже не захватив бурку, побежал поднимать школу младших лейтенантов и курсы сержантов.

Из штаба Западного фронта пришла телефонограмма, подписанная Жуковым и Соколовским. Военный совет фронта возложил на генерала Белова ответственность за удержание Каширы. Ему предписывалось действовать решительно и отбросить врага на юг. Читая телефонограмму, Павел Алексеевич одновременно говорил с Зарайском, с майором Шреером, который должен был встретить там 9-ю танковую бригаду подполковника И. Ф. Кириченко, приданную корпусу. Но от танкистов не было до сих пор никаких известий.

С рёвом проносились над крышей немецкие самолёты. Стлался по улице чёрный дым. Молодая телефонистка вздрагивала при разрывах. Неожиданно засигналили автомашины. Два грузовика с бойцами проехали мимо почты. Третий остановился возле самого дома. Замёрзшие красноармейцы прыгали из кузова, хлопали рука об руку. У бойцов автоматы, пулемёты — настоящее воинское подразделение.

Кто-то вбежал в коридор, хлобыстнула дверь. Белов оглянулся, увидел большие, сияющие глаза. Майор Кононенко звякнул шпорами, вскинул к ушанке руку, а сказал вдруг не по-уставному:

— Товарищ генерал, это я!

— Молодец, разведчик, молодец! Машины где взял?

— Грузовики мобилизовал под свою ответственность. Сюда спешил… Разведгруппу послал по шоссе в деревню Пятницу. Сейчас организую поиск на флангах.

Убежал Кононенко столь же стремительно, как и появился. Сел в машину и покатил со своими орлами в неизвестность. Навстречу немцам, добывать о них сведения. А Павел Алексеевич подумал, что никогда не забудет трех боевых товарищей, оказавшихся рядом с ним в самые критические часы: Баранова, Грецова и Кононенко.

Почта качнулась от взрыва. Павел Алексеевич бросился в простенок. Новый удар — земляной столб взметнулся напротив, во дворе горсовета. Звон стёкол, вонючий дым. Ахнув, оцепенела от страха молодая телефонистка. Козлова продолжала работать. Она вздрагивала, сутулилась при взрывах, но безошибочно, быстро соединяла Белова то с Грецовым, то с командирами местных воинских подразделений.

В полдень на рубеже ручья Мутен к и завязалась перестрелка. Немецкие передовые отряды, встретив сопротивление, остановились и в свою очередь начали вести разведку. Даже этих отрядов было достаточно, чтобы прорвать жидкую цепочку обороняющихся. Но немцы не знали, кто противостоит им. А действовать они привыкли основательно, наверняка. Они вызвали авиацию, чтобы обработать рубеж, заговорила их артиллерия. А минуты бежали и бежали одна за другой.

У Павла Алексеевича истощилось терпение. Сел в машину и поехал навстречу кавалерийским полкам, чтобы самому поторопить их. Улица, делая зигзаг, так круто спускалась к Оке, что машина шла юзом, шофёр напряжённо вцепился в баранку. На этом обледенелом спуске будут скользить кони, буксовать грузовики. Сюда надо послать людей, чтобы посыпали песком или золой… Но это потом. Не для немцев же посыпать!

Головные части корпуса Павел Алексеевич рассчитывал встретить километрах в двадцати от города. Машина, миновав Оку, быстро понеслась по ровной дороге. И вдруг, проехав немного, шофёр резко затормозил. Белов приподнялся на сиденье.
Несколько мгновений он молча смотрел вперёд, потом выпрыгнул из машины.

Из-за леса, из-за поворота, появилась колонна. Шёл сабельный эскадрон. Люди вели коней в поводу. Павел Алексеевич сразу узнал — это же таманцы! 131-й кавалерийский полк! Обгоняя строй, грузно бежал к генералу подполковник Синицкий. Доложил громко и чётко, а сам стоял, покачиваясь от смертельной усталости, часто мигая воспалёнными глазами.

С трудом передвигая натруженные ноги, проходили мимо бойцы. При виде Белова подтягивались, выравнивали тройки-звенья. Те, кто опирался на палки, отбрасывали их. Ряд за рядом шли шатающиеся, обмороженные, обвешанные оружием люди. Они тянули за собой в поводу измученных, ослабевших коней, набивших некованые ноги в долгом пути.

С гордостью и радостью смотрел на бойцов генерал. Они двигались двое суток без сна и почти без отдыха, делая лишь короткие привалы. Им было трудно, неимоверно трудно. Они знали, что впереди их ждёт бой и, может быть, смерть. И все же они, настоящие солдаты, выполнили приказ. О многих подвигах, о многих славных боевых делах рассказывал впоследствии Павел Алексеевич автору этих строк. Но ни о чем другом не вспоминал он с таким волнением, как о встрече с таманцами.

— Я хорошо знаю, что такое массовый героизм, — говорил Павел Алексеевич. — Однако подобное видел раз в жизни. Полк пришёл с артиллерией, пулемётами, почти не имея отставших. Люди падали в снег, ползли, их поднимали товарищи… Таманцы совершили невероятное… К тому же полк был головным и задал темп всей Ставропольской дивизии…

131-й Таманский прибыл в Каширу на три часа раньше срока и в 15.00 занял оборону на самом опасном участке, перекрыв шоссе из Пятницы на Каширу. Бойцы залегли в окопах, установили пулемёты. В окраинных садах быстро занимали позиции артиллеристы. А из-за Оки втягивались в город все новые и новые подразделения.

Немцы тем временем закончили подготовку атаки. Их авиация отбомбила последний раз. Последний огневой налёт произвели миномётчики. В 16.00 гитлеровцы нанесли удар вдоль шоссе. На узком участке двинули вперёд тридцать танков и батальон мотопехоты. Шли фашисты уверенно, не рассчитывая на сильное сопротивление.

Когда лавина танков спустилась к ручью Мутенки, загрохотала артиллерия 5-й Ставропольской имени Блинова дивизии. Снаряды ложились точно. Несколько танков остановилось, другие, сломав строй, начали расползаться в стороны, лавируя среди разрывов. Машина, выскочившая вперёд, подорвалась возле свинарника на минном поле. Из окопов летели гранаты, бутылки с горючей смесью.

За крепостью железных лат

Гудериаиовский солдат,

Лавочник в прошлом Людвиг Мейер.

Без каски, в масле и в поту,

Бьёт пулемётом по кусту,

Разбрызгивает медный веер.

Открыл солоноватый рот

С выбитым зубом, выжал газу

И видит страшный разворот

Руки с бутылкой. В угол глазу

Плеснуло красным, корпус весь

Лижет термическая смесь.

И, обгорелый рот разинув,

Рукой отталкивая огонь,

Вдыхает жжёную резину

И собственного мяса вонь.

Лопнула сталь, ни поворота,

Внутри взрывается снаряд,

И в страшной судороге гад

Сдыхает с огненною рвотой.

Это опять же из поэмы Семена Кирсанова. С жёсткой реальностью.

Немецкую пехоту прижал к земле густой, плотный огонь пулемётов. В Таманском полку пулемётчики были отличные. Фашисты откатились, оставив шесть подбитых танков. Бой затих.

Павел Алексеевич с тревогой ждал, что предпримет противник. Ударит в другом месте? Или пропашет позиции таманцев снарядами, бомбами, а затем обрушится на этот участок более крупными силами?

Генерал прислушивался к звукам стрельбы. Перестрелка, хоть и без особого напряжения, велась по всей линии обороны. Артиллерия фашистов молчала.
Ночь становилась все темнее, и, казалось, все ярче разгорались пожарища в городе.

Возможно, гитлеровцы, встретив отпор, решили больше не рисковать до утра? Им хватит, они продвинулись сегодня километров на тридцать — сорок. Они утомились. А у русских здесь оборонительный рубеж… Если так, то генерал мог поздравить себя: первый успех достигнут!

В тот день, 26 ноября, фашисты имели полную возможность с ходу захватить Каширу и переправы через Оку. Во всяком случае, полную возможность до подхода таманцев. Импровизированные заслоны, выставленные Беловым, не смогли бы отразить удар танков. Однако эти заслоны сыграли свою роль — они заставили немцев развернуться для боя, вести разведку и терять время.

Один день гитлеровцы упустили. И какой день! К городу успели подойти полки закалённого кавалерийского корпуса. Хотя противник по-прежнему имел над войсками Белова перевес в силах и средствах, обстановка все же несколько разрядилась. Теперь Павел Алексеевич чувствовал себя более уверенно. Теперь ему, по крайней мере, было чем воевать.

* * *

Штаб корпуса обосновался за Окой, в деревне Суково, наладив оттуда прямую связь со штабом Западного фронта. В Кашире и Ступино, на железнодорожных станциях и в посёлках бушевали пожары, яркое пламя оттесняло ночной мрак, окрестности залиты были тревожным багровым светом. Несмотря на позднее время, вражеская авиация продолжала бомбить узлы дорог. В пути Павлу Алексеевичу пришлось дважды останавливаться и пережидать налёты. Зато в Суково было темно и тихо. Офицеры штаба работали в спокойной обстановке.

Павел Алексеевич вспомнил, что с раннего утра ничего в рот не брал. Поужинал жареной картошкой с солёными огурцами, согрелся чаем и сел вместе с Грецовым и комиссаром корпуса Щелаковским за карту: подумать о завтрашнем дне. В принципе, все трое мыслили одинаково: скорее подтягивать части корпуса, действовать решительно и настойчиво. Но это только общая идея. Как именно действовать — в этом вся проблема. Тут первое слово за командиром.

Едва начал Павел Алексеевич выкладывать свои соображения — позвонили из Каширы: генерала Белова вызывает к прямому проводу Верховный Главнокомандующий. Для переговоров прибыть в городской комитет партии.

— Какое внимание нам, чувствуешь? — сказал комиссар. — Из штаба фронта то и дело запрашивают положение, Грецов отбиваться не успевает. А теперь сам товарищ Сталин…

На этот раз Павел Алексеевич добрался до города без всякой задержки. Немецкие лётчики отработали свои часы и теперь отдыхали. Меньше стало пожаров. На крутом подъёме от Оки к центру Каширы было многолюдно. Бойцы руками и плечами подталкивали скользившие, буксовавшие орудия и повозки. Никто из красноармейцев не знал, где помещается горком партии. А местных жителей не найти: кроме главной улицы, везде темнота и выморочная тишина, люди сидели в подвалах и бомбоубежищах.

Старший лейтенант Михайлов с трудом разыскал какого-то мужчину. Тот даже удивился, услышав вопрос: уж не шутят ли товарищи военные? Вот горком партии, рядом, возле соборной церкви.

Белова ждали. У двери встретил его секретарь горкома Александр Егорович Егоров. В кабинете тускло горела керосиновая лампа, трудно было рассмотреть лица собравшихся. Подошёл генерал Баранов, приглушив бас, сказал, что товарищ Сталин звонил десять минут назад. Обстановка в Кашире ему доложена, но Верховный Главнокомандующий ждёт, телефон с Москвой остаётся неразъединенным. Павел Алексеевич взял трубку.

— У телефона генерал-майор Белов.

— У телефона Поскребышев. Передаю трубку товарищу Сталину.

Пауза. Потом негромкий, с характерным акцентом голос:

— Как ваше здоровье, товарищ Белов?

— Прекрасно, товарищ Сталин.

Поделиться5672013-03-31 02:30:27

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

— Товарищ Белов, есть возможность послать вам для подкрепления два танковых батальона.

— Спасибо.

— Куда их направить?

— Мост через Оку у Каширы очень слаб и не выдержит тяжёлых танков, поэтому прошу направить через Коломну в Зарайск. В Зарайске мой представитель встретит танковые батальоны.

— Не нужны ли вам ещё автоматы ППШ?

— Очень прошу прислать.

— Не нужны ли вам две стрелковые бригады?

— Это было бы очень кстати. Прошу направить их прямо в Каширу.

— Я их пришлю. Это лёгкие бригады новой организации. Они укомплектованы отборными людьми и приспособлены для манёвренных действий.

Верховный Главнокомандующий умолк. Молчал и Белов, не зная, о чем говорить. Пауза неприятно затягивалась. Почувствовав неловкость, Павел Алексеевич хотел попросить разрешения положить трубку, но Сталин заговорил снова:

— Товарищ Белов! Представьте свои кавалерийские дивизии к званию гвардейских. Надо было сделать это раньше: ваши дивизии отлично дрались на Украине и имели большие потери в тяжёлых боях под Москвой.

— Завтра же представлю, товарищ Сталин!

— Желаю вам успеха.

— Спасибо.

В трубке раздался щелчок. Разъединили. Павел Алексеевич посмотрел на трубку, положил её медленно, осторожно… Верховному Главнокомандующему хорошо известна обстановка. Он не приказывает, не требует. Он предлагает все, что имеется, чтобы помочь Белову удержать Каширу и переправы через Оку. Он хочет, чтобы Белов понял важность доверенного ему дела. Наверное, так…

— Ну, товарищи военные, сумеете защитить город? — спросил секретарь горкома. — Чувствую, драться тут будете. Посоветуйте, что делать с населением: эвакуировать или подождать?

В кабинете все смолкли: От слов Белова зависело сейчас многое. Разве мог он дать полную гарантию? Фашисты прошли от границы до Оки, захватив тысячи населённых пунктов. Будет ли Кашира тем городом, о который сломается острие вражеского тарана?

— Мы сделаем все возможное, — сказал Павел Алексеевич. — Но женщин, детей, стариков надо эвакуировать, чтобы избежать потерь от бомб и снарядов.

— А что делать с ГРЭС? — обратился к генералу председатель горсовета. — Часть оборудования мы вывезли. Электростанция пока работает, даёт ток в Тулу и в Москву.

— Пусть работает. Защищаться приказано до последней возможности. Так и объясните людям, чтобы не было других настроений. Теперь просьба, товарищи. Вы должны нам помочь. Надо посыпать подъем от Оки песком и золой. Лошади падают там.

— К утру будет готово. — Егоров сделал пометку в блокноте.

— Нам позарез нужны подковы. Нельзя ли наладить их производство на предприятиях города?

— Это мы возьмём на себя, — ответил секретарь Ступинского горкома партии Золотухин, сидевший возле керосиновой лампы. Улыбнувшись, добавил: — Поможем по-соседски каширянам. С утра начнём делать.

— Раз по-соседски, то попрошу ещё вот что: организуйте в Ступино выпечку хлеба для войск. И горячую пищу готовить неплохо бы… В городской больнице помогите развернуть госпиталь.

Простившись с гражданскими товарищами, Павел Алексеевич поехал на южную окраину города, где оборудован был наблюдательный пункт. Там дожидался его Кононенко. Разведчик сидел возле столика над картой и… негромко похрапывал — вымотался человек. Услышав голос Белова, вскочил, провёл рукой по глазам. Секунда — и он, как всегда, бодр, собран, готов действовать.

— Докладывайте! — Павел Алексеевич опустился на скрипнувшую табуретку.

За день подчинённые Кононенко успели многое выяснить. Они определили силы врага, наступавшие непосредственно на Каширу.
К вечеру в населённых пунктах Пятница, Барабаново, Зендиково, Мицкое сосредоточились части 17-й танковой дивизии гитлеровцев и отдельный танковый отряд СС под командованием полковника Эбербаха. Враг подтянул более ста танков и штурмовых орудий. Правее 17-й действует 4-я танковая дивизия фашистов, нацеленная против нашей 112-й танковой. Другие силы немцев пока не установлены.

— В штаб, — приказал генерал шофёру.

Откинулся на заднем сиденье, подняв воротник бекеши. Наступили минуты, когда он, определяя завтрашние события, не мог, не имел права ошибиться.

Итак, общая обстановка. Враг продолжает наступление на Москву. Фашисты вышли к пригородам столицы с северо-запада. А что под Каширой? Город обороняют кавалерийская дивизия генерала Баранова и объединённые им подразделения местного гарнизона. Танков нет, орудий немного. Справа 112-я танковая дивизия скована боями с сильным противником. Слева, в районе Озёр, сосредоточивается 9-я кавалерийская дивизия Осликовского. В Зарайск должна прибыть 9-я танковая бригада. Это все. Дальше на восток наших войск нет почти до самой Рязани.

У немцев превосходство в воздухе. У них много танков, да и людей не меньше, чем у Белова. При таком соотношении сил вывод напрашивается сам собой: жёсткой обороной остановить и измотать противника, выиграть время для подхода возможных резервов. Это классическое решение, оправданное обстановкой. Но что будет, если кавалеристы займут оборону? Утром фашисты обрушат на наши позиции огонь артиллерии и миномётов. Перепашут окопы авиационными бомбами. Потом пустят лавину бронированных машин. Уцелевшие бойцы будут драться героически, подобьют десять, пятнадцать, может, двадцать танков. Остальные ворвутся в город… Немецкие генералы умеют воевать, умеют добиваться поставленной цели. Сейчас они отдыхают, отдав распоряжения. Спит, вероятно, и командующий 2-й танковой армией Гейнц Гудериан, человек хитрый, с большим практическим опытом. Один раз Белову удалось проучить этого выскочку, возомнившего себя Наполеоном. Под Штеповкой кавалеристы основательно подпортили его репутацию. И он, конечно, помнит об этом. Он знает, какие войска сейчас противостоят ему. Повторить Штеповку не удастся. Фашисты учли возможность неожиданной контратаки, прикрылись сильным охранением. А что ещё может Белов?

Только то, что сделал бы на его месте каждый, — отдать приказ о жёсткой обороне. Но пассивной обороной город не удержать… Получается замкнутый круг.

А если отступить от известных, классических форм и принять решение, противоречащее логике? Очень рискованное решение, которое не способны предугадать немецкие генералы, привыкшие к действиям обоснованным, целесообразным, правильным. Что, если быстро подготовить наступление и начать его на рассвете, опередив удар фашистов? Не наскок, а широкое фронтальное наступление, практически немыслимое при сложившейся обстановке. Немцы, безусловно, будут удивлены, ошарашены, их планы нарушатся. Фашисты втянутся в бой с наступающими частями. А полковник Осликовский начнёт тем временем обходить врага со стороны Озёр, давить на открытый фланг.

Да, но дивизия Осликовского ещё на марше, артиллерия её отстала, 9-я танковая бригада не прибыла… Может, хоть часть этих войск подойдёт за ночь? А если нет? Значит, Баранов будет наступать один. Гитлеровцы разберутся в обстановке, опрокинут кавалеристов танками и войдут в город… Но они захватят Каширу и во всех других случаях.

Риск огромен, зато есть и надежда. Самое скверное сейчас сидеть сложа руки, уступив врагу инициативу на поле боя. Утром начнётся атака. Будут убитые и раненые, будет горе и боль. Будут герои, которым вручат ордена и медали. Может, отметят и командира корпуса, если операция пройдёт хорошо. Но никто не узнает, сколько седых волос прибавилось у генерала, когда он пытался мысленно выиграть завтрашний бой.

* * *

Алексея Варфоломеевич�
Алексея Варфоломеевича Щелаковского мучила застарелая болезнь почек. Он лежал на топчане, укрытый несколькими шинелями. Шутил, балагурил, но, когда никто не смотрел на него, губы комиссара кривились от боли. Неподвижность — каторга для Щелаковского, тем более в столь напряжённое время. Надо поехать в Ступино — пекут ли там хлеб для войск? Позарез нужно к Осликовскому: дивизия его третьи сутки в пути — как там люди, как с горячим питанием? Сотни вопросов, сотни дел, а комиссар прикован к месту.

Когда Белов сказал, что требуется немедленно писать представления на присвоение дивизиям гвардейских званий, Щелаковский не выдержал, поднялся. От возбуждения даже про боль забыл.

— Ну, Павел Алексеевич, наши орлы-казаки и так высоко летали, а если гвардию получат, в поднебесье взовьются!

— Летать не стоит. Мы уж как-нибудь к земле поближе. На лошади или пешком, по-пластунски.

Писать представления взялись сами, не отвлекая штабных офицеров, занятых разработкой решения о наступлении. Офицеры торопились закончить боевой приказ и отправить его командирам частей. Предварительные указания уже были переданы по телефону.

Щелаковский принёс пачку чистой бумаги, попросил у ординарца крепкого чая. Работали молча. В кратком документе следовало сказать об истории соединения, о боевых традициях, об успехах в борьбе с фашистами.

Ходики на стене отсчитывали минуты. И вдруг, распахнув дверь, стремительно ворвался Грецов. С порога сказал громко:

— Товарищ генерал! Только что по телефону поступил приказ: нашему корпусу присвоено звание гвардейского!

— Как? Мы ещё представления пишем…

Щелаковский вскочил с табуретки, бросился обнимать генерала. Потом вихрем вылетел в соседнюю комнату, оттуда донёсся его ликующий голос:

— Товарищи, ура! Мы — гвардейцы!

Полковник Грецов положил перед Павлом Алексеевичем текст полученного сообщения:

"О преобразовании 2-го и 3-го кавкорпусов и 78-й стрелковой дивизии в гвардейские части.

За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава 2-го и 3-го кавалерийских корпусов и 78-й стрелковой дивизии Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:

а) 2-й кавалерийский корпус в 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Командир корпуса генерал-майор Белов Павел Алексеевич.

б) 5-я кавалерийская дивизия в 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии генерал-майор Баранов Виктор Кириллович.

в) 9-я кавалерийская дивизия во 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии полковник Осликовский Николай Сергеевич…"

Над плечом Белова горячо дышал вернувшийся в комнату комиссар. Локтем Щелаковский легонько толкнул генерала:

— Теперь никак нельзя в грязь лицом. Я разошлю сейчас в полки, в эскадроны всех политработников, пусть до каждого бойца донесут новость, чтобы даже в боевом охранении знали.

— Точно, — кивнул Белов. — Офицеры, которые повезут в части приказ о наступлении, возьмут с собой текст постановления. Утром мы пойдём в атаку гвардейцами. Я возвращаюсь в Каширу, поздравлю Баранова. Если будет возможность, соберу небольшой митинг.

К утру окреп мороз. На командном пункте было так холодно, что Белов выходил на улицу поразмяться и разогреться. В безветрии далеко разносился хруст шагов — ломались под сапогами сухие, твёрдые, как песок, снежинки. С резким скрипом ехали где-то внизу, в городе, подводы. Запахло тёплым дымком — в каком-то доме хозяйка затопила печь. Война войной, а суп варить надо!

Сейчас немцы, наверно, встают. Поёживаясь, выбегают из хат, кутаются в шинели, в русские полушубки. Повара готовят кофе. Водители танков и автомашин отогревают горячей водой двигатели.
А на артиллерийских позициях выкладывают возле орудий снаряды, расчёты готовятся открыть огонь. У немцев все расписано до минуты.

«Привычка к порядку, — усмехнулся Павел Алексеевич, взглянув на часы, — но порядка у них сегодня не будет. Пора начинать!»

Обвальный грохот смел предрассветную тишину. Батареи 1-й гвардейской кавдивизии ударили по целям, которые разведали за ночь. Снаряды сыпались на позиции немецких артиллеристов, на скопления автомашин, на пехоту возле кухонь, получавшую кофе.

Полчаса напряжённо работали пушкари. Немецкие артиллеристы начали отвечать им. Дуэль усиливалась. И вдруг яркое пламя полыхнуло над городом, накрыло его багровым пологом. Это дали залп три дивизиона «катюш». Сразу стало тихо. Артиллерия смолкла. Ухо различало теперь отдалённый треск пулемётов, которьгй после оглушительной канонады казался слабым и бесполезным.

Белов взял телефонную трубку:

— Ну, Виктор Кириллович?

— Двинулись! — возбуждённо прохрипел Баранов. — Пошла наша гвардия!

По радостно-задорному голосу командира дивизии Павел Алексеевич понял, что Баранов находится в том приподнятом состоянии, когда человеку не страшны сложные ситуации. Сейчас Баранов в напряжённой работе, в привычной стихии. Пусть действует.

— Михайлов! — позвал Павел Алексеевич.

— Здесь!

— Завтрак неплохо бы сообразить. Потом некогда будет.

Павел Алексеевич ел медленно, стараясь скоротать те томительные минуты, которые всегда бывают в начале операции. Весь войсковой организм приведён в действие, события нарастают, а результаты ещё не ясны, рано делать выводы и принимать решения.

Прошёл час, не принёсший никаких новостей. Но вот к генералу стали поступать доклады и донесения из штаба Баранова, от командиров полков, от разведчиков и наблюдателей. Павел Алексеевич начал вживаться в развернувшийся бой. Неожиданный огонь артиллерии и «катюш» на некоторое время ошеломил гитлеровцев. Этим воспользовались подполковники Данилин и Князев. Едва стихла артподготовка, они подняли своих людей, сами пошли впереди и ворвались в деревню Мицкое. Немцы отошли.

Оба полка — 96-й Белозерский и 160-й Камышинский — попытались сходу атаковать Пятницу, где фашисты сосредоточили основные свои силы. Однако спешенных кавалеристов остановила непроходимая огневая завеса: открыли беглый огонь сразу семь вражеских батарей. С окраины Пятницы, из деревень Верзилово и Дудылово строчили по наступающим десятки пулемётов. Полки залегли, укрылись в овражках.

Едва рассвело — появились немецкие самолёты. Белову нечем было отогнать их, фашистские пилоты действовали спокойно и нагло. Сверху им отчётливо видны были группы бойцов на фоне свежего снега. Высыпав бомбы, лётчики бросали свои машины в пике, секли из пулемётов боевые порядки.

И все же эскадроны, хоть и медленно, продолжали продвигаться. Укрываясь среди кустов, в ложбинах, в промоинах, бойцы все ближе подходили к немецким позициям. Спешенных конников поддерживали миномётчики и дивизионная артиллерия. Давление на противника не ослабевало. Враг вынужден был обороняться, а это главное.

Первая часть замысла удалась полностью. Карты противника спутаны. Немецким генералам нужно разобраться в обстановке, наметить новый план действий, отдать новый приказ. Однако Павел Алексеевич понимал: враг ошеломлён, но не ослаблен, сил у него много. Успеха при лобовом наступлении добиться невозможно. Удача может быть только на флангах. Но фланги не радовали. Справа, в районе Иваньково, 112-я танковая дивизия не смогла выполнить приказ о наступлении. Утром танкисты долго раскачивались, и враг опередил их. Теперь они с трудом отражали атаки 4-й танковой дивизии немцев, не помышляя о том, чтобы идти вперёд.
На левом фланге 2-я гвардейская кавдивизия Осликовского вступила в бой прямо с марша. Люди были утомлены. Отстала почти вся техника. И все же Осликовский давил на противника, отвлекая на себя часть его сил. Оставив у себя в тылу железнодорожный узел Ожерелье, кавалеристы оттеснили вражеский батальон с пятнадцатью танками. А советских танков, выделенных в помощь корпусу, до сих пор не было. Застряли где-то в пути. Надо послать в Зарайск надёжного энергичного человека, который сможет поторопить танковые подразделения и решительно использовать их. Кого направить туда? Самая подходящая кандидатура — полковник Грецов. У него хватит воли двинуть вперёд людей, не спешивших в бой. Он сам участвовал в разработке плана операции, знает, как важен успех на фланге.

Разговор с Грецовым занял несколько минут. Михаил Дмитриевич понял все с первых же слов.

— Танкисты должны выступить сегодня, — напутствовал его генерал. — Хотя бы часть сил, но непременно сегодня!

Чтобы не терять времени, Грецов рискнул подняться в воздух на У-2. Лётчик опытный, проскользнёт низко над землёй, ныряя в овраги.

И вот — звонок из Зарайска. Не прошло и двух часов, а Михаил Дмитриевич уже на месте, в курсе всех дел. Докладывал быстро и, как всегда, обстоятельно, с точными цифрами. Главная новость — на железнодорожную станцию прибыли два отдельных танковых батальона, которые обещал Верховный Главнокомандующий. Всего в них сорок шесть танков, но в строю пока восемнадцать лёгких машин. У КВ и Т-34 мелкие неисправности, их устраняют на месте.

— Кириченко подтянул машины?

— Ещё нет.

— Михаил Дмитриевич, начинайте с тем, что у вас в руках. Подчините себе мотострелковый батальон — и немедленно вперёд! Держите связь с Осликовским, усиливайте свой отряд за счёт прибывающих и отремонтированных машин.

— Будет выполнено.

— Среди танкистов наверняка много новичков. И тех, кто только отступал. Они боятся, не знают своих сил и возможностей. Сломайте этот психологический барьер. Для начала нужен успех. Хоть маленький, но обязательно.

Павел Алексеевич вытер платком лоб — жарко. В комнату то и дело входили офицеры связи. По телефонам поступали доклады из частей, ведущих бой. Непрерывным потоком лились сверху указания, распоряжения, запросы и уточнения. На столе быстро росла стопка бумаг. Теперь, когда улетел начальник штаба, весь поток информации направлялся непосредственно к Белову. На него обрушились сотни вопросов хоть и важных, но в общем-то второстепенных, отвлекавших от главного — от управления боем.

— Товарищ генерал, вас Соколовский к прямому проводу!

— Генерал-майор Белов слушает.

— Товарищ Белов, чрезвычайное происшествие: осаждённая Тула перестала получать ток с Каширской электростанции. Остановились заводы, дающие боеприпасы. Линия высокого напряжения между Тулой и Каширой не повреждена. Надо искать повреждение на самой станции. Из Москвы послана группа инженеров. Распорядитесь встретить их, организуйте охрану.

Ещё одна забота! Надо побывать там самому. Немцы не бомбили ГРЭС, видимо, берегли для себя. Даже странно. Поблизости грохочет бой, рвутся снаряды, бомбы, горят дома. А трубы станции дымят преспокойно…

В каждом сражении, в каждом бою обязательно окажется какое-то место, на котором сосредоточивается внимание враждующих сторон, возле которого разгораются особо горячие схватки. Обычно такими местами становятся господствующие высоты, перекрёстки дорог, удобные для обороны населённые пункты. На подступах к Кашире такой точкой притяжения стала высота 211, что неподалёку от деревни Пятницы.

Утром 1313-й стрелковый полк, приданный гвардейцам Баранова, удачной атакой сбросил противника с этой высоты и начал закрепляться. Командир полка сообщил о трофеях, о захваченных танках.

Поделиться5682013-03-31 02:35:49

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Павел Алексеевич одобрил его действия, а Баранова специально предупредил: «Виктор Кириллович, смотри, чтобы пехота не успокоилась. Пусть скорей зарывается в землю. Немцы высоту просто так не уступят».

Вскоре фашисты действительно открыли по высоте 211 шквальный огонь из орудий и миномётов. Гвардейская артиллерия ответила, но гораздо слабее. Подавить батареи гитлеровцев пушкари не могли. К тому же немцы нацелили на высоту свою авиацию. Самолёты появлялись группами по двадцать — тридцать машин. Причём группы шли одна за другой, не давая защитникам высоты передышки. Чёрная, обугленная, она издали похожа была на дымящийся вулкан. Просто чудо, что в этом кромешном аду уцелели люди. Когда немцы поднялись в атаку, на высоте зазвучали выстрелы. Короткими очередями, словно задыхаясь, застрочил станковый пулемёт.

Фашистов было много: батальон пехоты и десять танков. Остановить их защитники высоты не могли. Подкрепления днём по открытой местности не подбросишь. Понимая это, Белов и Баранов начали заранее готовить контратаку. Ближе к высоте подтягивались резервные подразделения 1313-го стрелкового полка. Туда же выдвигался 11-й Саратовский кавполк майора Зубова. На базарной площади Каширы заняли позицию для нового залпа два дивизиона «катюш».

Немцы захватили высоту незадолго до темноты. Ещё час — и фашисты лишатся одного из своих преимуществ — авиации, которая в светлое время не позволяла гвардейцам маневрировать, от которой кавалеристы несли основные потери. Воспользовавшись тем, что внимание врага привлечено к высоте 211, подполковники Князев и Данилин снова подняли в атаку свои полки. Спешенные кавалеристы ворвались в деревни Базарово и Чернятино. Немцы сразу же перенесли на эти деревни огонь своих батарей, и тут пошёл в атаку 11-й Саратовский кавполк, ещё не участвовавший в бою и сохранивший все силы. Меткий залп «катюш» расчистил ему дорогу.

Как продвигается Саратовский полк, Павел Алексеевич не видел. Было уже темно. По всему горизонту полыхали пожарища. То в одном, то в другом месте мелькали короткие яркие вспышки разрывов.

Баранов доложил по телефону: высота 211 снова наша. Туда выдвигается артиллерия на прямую наводку. Деревни Базарово и Чернятино полностью очищены от противника. По карте хорошо было видно — гвардейцы все глубже охватывают Пятницу с северо-запада.

От полковника Гетмана, командира 112-й танковой дивизии, пришло сообщение: все атаки гитлеровцев отражены. Дивизия удержала свой рубеж.

Полковник Осликовский донёс: 2-я гвардейская кавдивизия выбила передовые части фашистов из населённых пунктов Кокино и Ягодня.

Особенно порадовал Павла Алексеевича полковник Грецов. Штабной работник, связанный с бумагами человек, он оказался блестящим организатором и решительным командиром. Сколотив в Зарайске отряд из восемнадцати танков и мотострелкового батальона, Грецов начал наступать восточнее Осликовского, целясь на вражеские тылы. Разгромив несколько разведывательных групп противника, отряд Грецова атаковал и захватил два населённых пункта. Итог закончившегося дня был в пользу Белова. Немцы не смогли продолжать наступление, не сумели захватить город и переправы через Оку. Больше того, они вынуждены были остановиться, попятиться. Корпус вырвал у противника инициативу.

Генерал армии Жуков поздно вечером сообщил Верховному Главнокомандующему: «Белов с утра начал действовать. Продвигается вперёд. Против Белова действуют части прикрытия противника. По состоянию на 16.00 27.11 противник отошёл на три-четыре километра. Захвачены пленные. Сегодня в бою танковые батальоны и танковая бригада не участвовали. Задержались в пути из-за мостов. Подойдут ночью и будут участвовать с утра.
112-я танковая дивизия ведёт бой в шестнадцати километрах юго-западнее Каширы». Иосиф Виссарионович несколько раз перечитал донесение. Будто сомневался. Да ведь и то сказать — за десять суток немецкого наступления это была первая приятная новость. Первая светлая полоска на чёрном фоне событий, проблеск, вселявший надежду. Сталин не убрал донесение, оставил его на столе, на видном месте. Ни Верховный Главнокомандующий, ни командующий Западным фронтом, ни командир гвардейского кавкорпуса, ни танковый бог немцев Гудериан — никто ещё не знал тогда, что эти четыре километра, потерянные фашистами, окажутся необратимыми. Это были самые первые победные километры на том огромном пути, который советским войскам предстояло пройти от Москвы до Берлина.

По всей линии соприкосновения с противником ещё не завершился нынешний бой, а Белов жил уже завтрашним днём, продолжая мысленное сражение с вражескими генералами. Что думают высокомерные, уверенные в победе немцы о его контрударе? Для них это — агония умирающих войск, одна из последних яростных вспышек сопротивления. «Тем лучше, русские скорее выдохнутся». Фашисты спокойны. Они даже не ввели в бой главные силы. Они берегут танки для броска на столицу. Генерал-полковник Гудериан тревожится сейчас, вероятно, лишь об одном — как бы не упустить лавры завоевателя Москвы! На некоторых участках фронта немцы подошли к городу на сорок километров. В бинокль окраины видно. А войска Гудериана топчутся под Тулой и под Каширой. Надо спешить, не то опоздаешь в гонке за почестями.

И все же завтра Гудериан наступать не будет. Его войска заняли оборонительные боевые порядки, их трудно сразу поднять на новый бросок. Гудериан подождёт ещё сутки, постарается окончательно измотать атакующих. Ну что же, Белов «поможет» ему. Дивизия Баранова с остатками стрелковых подразделений завтра продолжит наступление. Дело не в том, чтобы захватить одну-две деревни. Задача другая — непрерывно давить и давить на противника, сковывая его силы и обтекая Пятницу с запада.

Вражеские генералы, как и Белов, тоже смотрят сейчас на карту. Они тоже видят, что советские войска начинают обходить пятницкую группировку с запада и с востока. Это, наверно, волнует их. Гитлеровцы выделят дополнительные подразделения, чтобы надёжно прикрыть фланги. Они, вероятно, уже поняли замысел Белова: удар в центре сочетается с более опасными ударами на флангах. Они должны быть довольны — разгадали манёвр советского генерала. Вот и пускай радуются. У них свои заботы, а у Павла Алексеевича — свои.

За спиной у пятницкой группировки только одна дорога, доступная для автомашин, — шоссе на Мордвес. Единственная тонкая ниточка среди заснеженных полей, единственная артерия, связывающая войска противника с тылом. И не это ли у врага самое уязвимое место?!

И вот снова вечер, такой же, как и вчера, и снова машина движется по главной улице Каширы, по крутому спуску к Оке. Опять взмётывается в разных местах пламя пожаров, а истоптанный снег кажется грязно-розовым в отсветах пламени. Но обстановка в городе уже иная. На перекрёстках возведены баррикады. В кирпичных зданиях зияют пулемётные амбразуры. Возле костров и догорающих пожарищ греются конники и бойцы истребительного батальона. Повстречалась походная кухня: повар кашеварил на ходу, из топки сыпались мелкие искры.

Повсюду в укрытиях виднелись лошади. Их оставили тут с коноводами наступающие полки. Работали походные кузни. Подполковник Синицкий, к которому заехал Павел Алексеевич, доложил, что из Ступино привезли подковы.

— Это хорошо. Но не расслабляйтесь, угроза не миновала. У немцев сто танков. Если ударят разом, через час будут здесь.

— Встретим, товарищ генерал. У нас все готово, — заверил командир таманцев.

* * *
Ночью гвардейцы Баранова заняли ещё несколько деревень. Однако утром фашисты показали, что пятиться они больше не намерены. Сопротивление резко возросло. Самолёты с крестами на крыльях непрерывно висели в воздухе. Грохотала артиллерия обеих сторон. Во многих местах вздымались клубы дыма: горели дома, сараи, стога сена, подбитые машины. Там, куда ложились залпы «катюш», горела даже сама земля.

Убедившись, что немцы скованы боем за Пятницу и о броске на Каширу пока не помышляют, Павел Алексеевич все своё внимание сосредоточил на флангах. Продвинуть вперёд 112-ю танковую дивизию Гетмана он не надеялся. Хорошо хоть, что она сдерживает 4-ю танковую дивизию гитлеровцев.

Полковник Осликовский медленно теснил фашистов на своём участке. Немцы там не только упорно сопротивлялись, но и пытались контратаковать 2-ю гвардейскую кавдивизию. Это говорило о том, что противник вполне оценил угрозу, нависшую над Пятницей с востока.

Имей сейчас Белов две стрелковые бригады, которые обещал по телефону Сталин, Пятницкую группировку можно было бы окружить. Но о стрелковых бригадах речь больше не заходила, а напоминать Верховному о его обещании Павел Алексеевич считал неудобным. Не прибыло подкрепление, значит, есть серьёзные на то причины… [56]

Увлечённые боем, фашисты не замечали, как постепенно, исподволь, начинает осуществляться главная идея Белова — идея двойного охвата. 2-я и 1-я гвардейские кавдивизии обтекали Пятницу на глазах у противника, создавая реальную, понятную немцам угрозу. А полковник Грецов действовал тем временем вдали от основных сил. За ночь он укрепил свой отряд, который насчитывал теперь семь танков Т-34 и пятнадцать лёгких Т-60. Посадив на броню мотострелковый батальон, Грецов в полдень начал стремительное наступление.

Для немцев появление в их тылу танкового отряда было столь же неожиданным, как гром с зимнего ясного неба. Не встретив серьёзного сопротивления, танкисты захватили населённые пункты Наумовское и Барабаново, что на дороге из Мордвеса в Каширу. По дороге шли неприятельские обозы, машины с горючим и боеприпасами, маршировали резервные подразделения. Попав под огонь танкистов, фашисты бросились кто куда.

Единственная вражеская артерия была рассечена. Прекратился приток свежей крови в Пятницкую группировку. А Грецов, зная замысел операции, повёл отряд ещё дальше, к населённому пункту Жижелна. Там он ударил в тыл 4-й танковой дивизии гитлеровцев, которая вела бой со 112-й дивизией Гетмана. У немцев порвалась связь, нарушилось управление войсками. Началась неразбериха — преддверие паники. Враг снимал с передовой свои части, поворачивал их против Грецова. На Барабаново была перенацелена вся вражеская авиация. Грецову пришлось туго. Он рассредоточил танки и прекратил активные действия. Зато легче стало гвардейцам Баранова. Едва исчезла вражеская авиация, они овладели деревней Умрыщенки. 112-я танковая дивизия тоже пошла вперёд. Фашисты с трудом затыкали теперь бреши, возникавшие то в одном, то в другом месте. Павел Алексеевич чувствовал: враг растерян, враг не может понять, что случилось, он торопится, ошибается. Теперь — ни малейшего послабления. Теперь надо бить и бить! Белов не удивился, когда узнал, что фашисты вновь захватили Барабаново, вытеснив оттуда заслон, оставленный Грецовым. Это естественно. Немцы задохнутся без единственной своей артерии. Они стянули в Барабаново сорок танков и полк мотопехоты — все, что у них было свободного. Теперь все силы противника введены в бой, резервы задействованы. И смотрят немцы не на Каширу, а в свой тыл.
Барабаново им удалось вернуть, но они не знают, что туда подошли уже подразделения Осликовского, что генерал Белов не спешит с решающим ударом только потому, что ждёт темноты.

Когда ночь согнала с неба фашистскую авиацию, полковник Грецов повернул назад свой отряд и атаковал Барабаново с запада, а 2-я гвардейская кавдивизия — с востока. Гитлеровцы оказались между молотом и наковальней. Бросив технику, они хлынули по дороге на Мордвес. Танки Грецова ворвались в населённый пункт.

Дождавшись этого момента, Белов отдал несколько коротких распоряжений. Грецову — всеми силами удерживать Барабаново. Осликовскому — наступать на Пятницу с востока и юго-востока, Баранову — взять Пятницу ночным штурмом. У врага значительные потери, он частично деморализован. Не очень уверенно чувствует себя солдат, слыша стрельбу и справа, и слева, и за спиной. Фашисты измотаны боем и неопределённостью. Их генералы не знают, что предпринять.

* * *

Для ночного штурма генерал Баранов выделил три эскадрона автоматчиков. Люди поспали несколько часов, получили горячий приварок. Патронов и гранат — без ограничения.

Пользуясь темнотой, бойцы скрытно приблизились к окраинам Пятницы. Фашисты, как выяснилось потом, отдыхали в избах, оставив на морозе лишь усиленное боевое охранение. Незадолго до полуночи взвились в чёрное небо ракеты. Сразу застучали сотни автоматов. Поливая свинцом избы, бойцы с трех сторон ворвались в деревню. Полетели гранаты. Их бросали в окна домов, в погреба и сараи. Очумевшие со сна фашисты толпами валили на улицу, под автоматные очереди. Визжали от ужаса, падали, метались. Но их было много, гораздо больше, чем гвардейцев.

Баранов докладывал: в Пятнице рукопашный бой. Немцы отходят к центру деревни. Там у них танки, там скопилась сильная группа.

— Перекрывай дорогу на Мордвес! Они туда бросятся. И усиливай нажим с фронта. Вводи все резервы, Виктор Кириллович! Ещё немного — и они побегут!

— Я сам чую! — басил в трубку Баранов. — Князева посылаю, сто шестидесятый полк! Князев им жару подсыпет!

Павел Алексеевич вышел на улицу. Ночь морозная, с ветерком. Потоптался у входа в КП, прислушиваясь к стрельбе. Трудно определить что-либо по звукам. Но стрельба отдалялась, это точно. Белов старался подавить в себе радостное возбуждение. Рано ещё ликовать, рано! Мало ли что он чувствует, предугадывает… Вот доложат командиры дивизий, тогда будет ясно. А сейчас бой ещё в разгаре, хотя развязка приближается неотвратимо.

Фашисты, сосредоточившись в центре Пятницы, попытались пробиться на юг. Всей массой устремились они по дороге на Мордвес. Но гвардейцы уже подтянули станковые пулемёты, поставили на прямую наводку орудия. И началось избиение! Пулемётчики выкашивали бегущих. Лишь небольшой группе гитлеровцев удалось вырваться из огневого мешка. Сотни немцев сдались в плен, разбежались по окрестным полям.

Невелика деревня Пятница. Всего-то в ней домов шестьдесят. Но осталось в этой деревне больше семисот трупов и десять разбитых танков.

Генерал Баранов посадил один полк на отдохнувших, подкованных лошадей и послал вслед за гитлеровцами. Захватывая в плен отставших, уничтожая тех, кто сопротивлялся, гвардейцы в конном строю ворвались в населённые пункты Тимирязево и Стародуб. А танковый отряд Грецова установил возле Жижелны локтевую связь со 112-й танковой дивизией.

С пятницкой группировкой гитлеровцев было покончено. Остатки её беспорядочно отходили к Мордвесу.

Утром Павел Алексеевич выслушал подробные доклады генерал-майора Баранова и полковника Осликовского. Голоса у обоих уверенные, радостные. Поздравив комдивов с успехом, Белов предупредил: ни малейшего зазнайства! У врага много сил. Для преследования отступающих выделить специальные отряды. Остальным бойцам — сутки полного отдыха. Сон вволю. Хозяйственникам — работать. Пополнить до нормы все запасы.
Продолжить ковку коней. Ну а командирам дивизий прибыть на товарищеский обед.

— Не то что у вас — консервы да колбаса целыми неделями. Даже горячий борщ будет! — весело пообещал Белов.

Надев бекешу, Павел Алексеевич вышел с КП. На улице было непривычно тихо. Ни выстрелов, ни гула авиационных моторов. Чуть дымились догоравшие пожарища. Прошли женщины в валенках и тёплых платках. Ребятишки съезжали с горки на санках.

Минуло ровно трое суток, как Павел Алексеевич приехал в этот город, казавшийся тогда беззащитным, вымершим. Положение Каширы было почти безнадёжным. Где находились бы теперь немецкие танки, если бы им удалось захватить переправы через Оку? На окраине столицы? В самом городе?

Поделиться5692013-03-31 02:37:16

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

Обстановка под Москвой не только оставалась трудной, но и ещё более осложнилась. На стыке ноября — декабря развернулись события, которые я привык называть третьим немецким наступлением на нашу столицу. Западный фронт трескался и гнулся под натиском гитлеровцев. Судите сами. На правом, северном крыле фронта немцы 3 декабря овладели Красной Поляной и деревней Катюшки, от которой до Москвы всего 25 километров. Действительно, в бинокль можно было разглядывать с колокольни. Чтобы спасти положение, здесь раньше срока была введена в бой часть сил 1-й ударной армии, сосредоточившейся для наступления.

Дабы закрыть брешь, срочно перебросили туда 2-ю коммунистическую дивизию, формировавшуюся на Воробьёвых горах. Своего транспорта у неё не имелось, Моссовет предоставил 140 трамвайных платформ и вагонов, на них дивизию вместе с артиллерией доставили Лихоборы. Далее — пешим ходом (Примеч. Н. Лукашова).

На Волоколамском шоссе дивизия Бслобородова вела бой за посёлок Ленино: от этого посёлка до стен Кремля около сорока километров. Но самым опасным участком оказался вдруг центр Западного фронта, считавшийся весь ноябрь наиболее спокойным. Здесь дала знать о себе сила, которую мы почти сбросили со счётов. Оправившись от неудачи, нанесла удар 4-я полевая армия фельдмаршала фон Клюге. Очень сильный удар. Немцы попытались прорваться с юга к Кубинке, на автостраду Минск — Москва. Там, на Нарских прудах и в районе Акулово, оборонялась 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина, прославившаяся на Бородинском поле. В жесточайших боях она остановила противника. В жесточайших —другого слова не подберу. Напряжение было такое, что в окопы пошли все, от обозников до офицеров штаба 5-й армии генерала Л. А. Говорова. На этом направлении фашистов не пропустили. Но южнее, в стыке с 33-й армией генерала М. Г. Ефремова, немцы прорвались, их танки устремились на восток, нацеливаясь на Голицино. 3 декабря непосредственная угроза нависла над Перхушково, где со штабом фронта находился генерал Г. К. Жуков. И здесь нам пришлось досрочно нанести контрудар теми войсками, которые были подтянуты для общего наступления. Опять мы опасно дробили свои силы. Сам замысел большого удара по противнику уже ставился под сомнение.

На южном крыле Западного фронта инициатива тоже принадлежала неприятелю. Не везде, но в важном районе — под Тулой. Фашисты предприняли ещё одну попытку отрезать южный бастион от столицы. Они потеснили войска 49-й и 50-й армий, кольцо вокруг Тулы могло замкнуться с часу на час. А у нас там не было резервов для противодействия. 3 декабря в 16 часов прервалась телефонная и телеграфная связь штаба фронта со штабом 50-й армии, линию перехватили немцы. Но связь с Тулой поддерживалась по подземному кабелю, о котором противник не знал. [57]

Куда ни кинь, везде клин, везде кризис.
И в этой сложной обстановке был один вроде бы совершенно невероятный нонсенс: Белов наступал, Белов громил войска самого лучшего немецкого войскового объединения — 2-й танковой армии генерала Гудериана. Белов под Каширой начал бить немцев на десять суток раньше запланированных наступательных действий и гнал теперь гитлеровцев так, как ещё никто и никогда не гнал их. Быстро, напористо, целеустремлённо. Немцы привыкли наступать и побеждать. Везде: и в Западной Европе, и у нас. Это у них неплохо получалось. Умели они и обороняться. Правда, хуже, чем наступать, но все же умели. Но есть ещё и такой, может быть, самый сложный вид боевых действий — отступление. А отступать гитлеровцы не умели, у них не было никакой практики. И перед опытным генералом Беловым, который сам прошёл сложнейшую школу, отводя свой корпус от Бессарабии до Москвы, немцы оказались в положении самонадеянных, но ничего не знающих учеников. И людей у них было не меньше, чем у Белова, и техники несравненно больше, а вот покатились они назад, стремительно покатились, теряя и то и другое.

К критическому дню Московской битвы, к 3 декабря, когда фашисты подошли на самое близкое расстояние к нашей столице, Павел Алексеевич Белов на своём направлении отбросил фашистов на сорок километров, почти до Венева. До того города, где менее двух недель назад Гудериан разгромил нашу веневскую группу войск. А теперь Белов громил фашистов, отбивая захваченные противником трофеи, освобождая пленных. Родилась тогда в кавкорпусе песня, которая быстро облетела все эскадроны:

Гнали немцев конники Белова.

Орудийный гром не умолкал.

От Каширы до ворот Венева

Гудериан все танки растерял.

Положим, не все, по официальным данным, около семидесяти танков. Тоже, согласитесь, неплохо. Особенно если учесть, что потери-то безвозвратные. При наступлении немцы тоже теряли танки. Ну, выбьет снаряд каток, повредит гусеницу. Отремонтировали машину, и снова в строй. А теперь им пришлось бросать технику, она оказывалась в наших руках. Для противника это было чувствительно.

Как тут не привести ещё раз слова тогдашнего начальника штаба Западного фронта В. Д. Соколовского: «Поспешный отход врага на юг превратился в бегство. Несмотря на строжайший приказ генерала Гудериана, гитлеровцы массами бросали свои танки, боевую технику, артиллерию, снаряжение и имущество, в частях противника часто возникала паника. Преследовавшие противника советские войска захватывали большие трофеи, все дороги были усеяны трупами немецких офицеров и солдат. Таков был результат внезапного для врага контрудара группы войск генерала Белова под Каширой. В период 27 ноября — 7 декабря войска группы не только остановили наступление немецко-фашистских войск на Москву с юга, но нанесли им жестокое поражение и отбросили к Веневу. Прорыв немецкой 2-й танковой армии к Кашире был ликвидирован, и гитлеровский план сомкнуть танковые клещи к востоку от Москвы полностью был опрокинут на юге так же, как и на севере. Оперативная обстановка на левом крыле Западного фронта сразу изменилась в нашу пользу».

Припомним: в середине ноября Белов нейтрализовал малую клешню немцев, нацеленную на Кунцево, и надолго задержал наступление 4-й полевой армии фон Клюге. А теперь, через две недели, ещё до начала общего контрнаступления под Москвой, разгромил южную большую клешню, лишив Гудериана всякой надежды на окружение нашей столицы. Но и это ещё не все. При оценке действий генерала Белова правомерны самые восторженные выражения. А я скажу так: Белов творил чудеса! Двигаясь на юг и на юго-запад, его корпус (а точнее, группа войск) подрезал коммуникации, заходил в тыл немецким дивизиям, нацеленным на Рязань. В этих дивизиях смотрели теперь не столько на восток, сколько на запад, на свои тылы.

Наша новая 10-я армия, развёртывавшаяся под Рязанью, была ещё недоформирована, недовооружена, не имела боевого опыта.
И сразу же застряла, едва начав наступать на Сталиногорск и на станцию Узловая. Немцы имели приказ удерживать эти населённые пункты как базы для ведения дальнейших операций. А как поступает Белов? Понимая, что кто-то должен обеспечивать его фланги, закреплять досгигнутые успехи, он помогает соседней пехоте. Поворачивает два гвардейских кавполка и одну танковую бригаду (всего-то пять уцелевших танков) на восток. Эти силы подошли скрытно и ударили с тыла по немцам, оборонявшим Сталиногорск-2. Атаки с запада фашисты не ожидали, не смогли даже в скоротечном бою использовать как следует имевшиеся у них пятьдесят танков. Побежали в панике. Одних только артиллерийских орудий конники захватили около полусотни. А затем вместе с 330-й стрелковой дивизией 10-й армии освободили Сталиногорск-1.

Ещё своеобразнее развернулись события на большой станции Узловая, где при наступлении гитлеровцы захватили много эшелонов с важными грузами. Пехота 10-й армии без заметных успехов атаковала Узловую с востока. И туда Белов тоже направил свой полк, оказавшийся ближе других к станции, — 108-й кавалерийский полк подполковника В. Д. Васильева из 2-й гвардейской кавдивизии. По штату кавалерийский полк примерно вдвое меньше стрелкового. Тысяча бойцов и тысяча коней — четыре сабельных эскадрона, один пулемётный эскадрон и несколько небольших подразделений, У Васильева в строю после многих боев насчитывалось человек шестьсот. И приданная полку батарея 76-миллиметровых орудий ЗИС, которые пообещал и прислал Белову сам Верховный Главнокомандующий. Орудия были замечательные по всем параметрам. Командир батареи капитан Обуховский, выслав к станции корректировщиков, открыл огонь с расстояния в одиннадцать километров, надёжно укрыв свою технику. Немцы не могли понять, откуда летят снаряды, точно попадавшие в цель. Начались пожары. Гитлеровцы попрятались в укрытия. А тем временем Васильев, используя складки местности, незаметно подвёл свой полк к Узловой и, не дав немцам опомниться, стремительно атаковал станцию в конном строю. Это вообще-то бывало очень редко. Какие уж конные атаки на пулемёты и автоматы — самоубийство. Но на Узловой обстановка была подходящая. Конная лава захлестнула станцию, ошеломлённые немцы вылезали из подвалов, из блиндажей и поднимали руки. А пытавшиеся сопротивляться падали под пулями и ударами шашек. Все было кончено очень быстро.

По давним неписаным законам конница, захватившая город, имела право от одних до трех суток хозяйничать в нем. Но времена изменились, да и город-то наш. Однако приз конногвардейцы не упустили, эшелоны на станции они по праву считали «своими». А в многочисленных вагонах чего только не было! Обнаружили более пятисот новеньких советских станковых пулемётов — немцы не успели их вывезти. Снимай смазку — и в бой! Это особенно обрадовало Белова: за все время войны кавкорпус ни разу не получал пулемёты, а потерял много. Теперь же полки, эскадроны брали, кому сколько нужно, выделив часть для пехоты. «Опулеметились» все, оставив резерв в обозах. Огневая мощь корпуса возросла чуть ли не вдвое. А когда фронтовые интенданты попытались предъявить претензии, обвиняя в самоуправстве, Белов ответил: помалкивали бы, недотёпы, умудрившиеся «подарить» противнику столько техники. А он взял пулемёты по праву победителя.

Любопытно, как немецкие и наши военные специалисты, историки, исследователи объясняли успехи Белова, достигнутые в трудное время и при несопоставимых вроде бы масштабах: кавалерийский корпус против танковой армии! Писано много и разное. Корень неудачи «танкового бога» Гудериана некоторые немцы видят вот в чем.
Гудериан всегда придерживался правила, сформулированного ещё Мольтке: «Идти порознь, драться вместе». Принцип этот известен любому фендрику. Гудериан лишь несколько модернизировал его применительно к современной войне моторов, к манёвренной, быстрой войне. «Маневрировать порознь и на большом пространстве, а бить сообща, достигая одной цели». Он так и поступал до ноября сорок первого года. Он бил всегда кулаком, а в ноябре растопырил пальцы. Значительная часть его войск «осела» возле Тулы, пытаясь захватить этот город. Ещё одна часть двигалась на восток, на Рязань. Наиболее боеспособные подвижные соединения были нацелены на Каширу и далее. И не потому, что Гудериан забыл свой принцип. Нет — война заставила. Упорное сопротивление советских войск на разных, больших и малых, рубежах ослабило его танковые и моторизованные соединения, более чем наполовину сократило численность пехотных дивизий. Кулак Гудериана был ослаблен, пальцы разъединены, он уже не бил, а тыкал пальцами, но все ещё самонадеянно рассчитывал на быстрый успех. И просчитался: Белов сотворил с ним то, что он недавно сделал с веневской группировкой советских войск.

У нас опыт наступательных действий генерала Белова осенью и зимой 1941/42 года изучался некоторое время в академиях. Был специально отозван в тыл начальник штаба корпуса Грецов, он в короткий срок написал отчёт — учебное пособие для служебного пользования. Потом дела Белова были заслонены другими военными успехами.

Наши исследователи, за исключением теоретика и практика В. Д. Соколовского, просто теряются, когда пишут о событиях под Каширой. Даже неловко, мол, говорить о том, что кавалеристы опрокинули танковую армию, это похоже на блеф, на вымысел. И для очистки совести, для правдоподобия притягивают к Белову что-нибудь посолиднее. Например: «50-я армия и кавалерийский корпус Белова…» Или: «Корпус Белова совместно с войсками 10-й армии…» Так внушительнее, благопристойнее. А на практике Белов лишь оперативно взаимодействовал с той и с другой армиями. Более того, на протяжении ста пятидесяти километров Белов шёл впереди 10-й армии, прокладывая ей дорогу, а она расширяла полосу наступления.

Чем конкретно располагал Павел Алексеевич Белов? Прежде всего это его родной 1-й гвардейский кавалерийский корпус из двух дивизий, насчитывавший тогда около двенадцати тысяч человек (по численности и по огневым средствам это примерно немецкая пехотная дивизия того времени). Полк «катюш». Две танковые бригады (обе вскоре были изъяты по причине утраты всей техники). И одна стрелковая дивизия пятидесятипроцентного состава, без тяжёлого вооружения. И все. Именно этими войсками без чьей-либо помощи он гнал немцев от Каширы до Венева (затем будет создана более сильная группа войск генерала Белова). Одну из причин его необычайных успехов я, грешным делом, усматриваю в том, что Павлу Алексеевичу тогда никто не мешал, он пользовался полной самостоятельностью. Сталин и Жуков, да и Шапошников тоже, поглощённые событиями на ближних подступах к Москве, не занимались делами Белова. Задача перед ним поставлена, он её выполняет, жалоб от него нет, подкреплений не просит, ну и ладно. У Белова были развязаны руки, он поступал так, как считал нужным. Для многих начальников, военных и гражданских, привыкших лишь выполнять указания свыше, это трудно. А Белов чувствовал себя как рыба в воде.

По моему мнению, у нас было три полководца с явно выраженными наклонностями к импровизации. Это — Ватутин. Это — Черняховский. И, конечно, Белов. Самостоятельные генералы, оригинально мыслившие и поступавшие, не терпевшие мелочной опеки. Регламентация лишь сковывала их. В борьбе с Гудерианом Белов учёл и использовал все свои козыри, от условий погоды до опытности своих кавалеристов.
Действовали в основном ночью, когда нет вражеской авиации. Немецкая техника была привязана к хорошей дороге, а конница шла по просёлкам, по лесам, обходя укреплённые пункты противника. Кавалеристы, воевавшие уже несколько месяцев, хорошо знали сильные и слабые места немцев, понимали, в чем они превосходят неприятеля. Гитлеровцы, например, воюя на чужой территории, панически боялись обходов и окружений, им жутко было при одной лишь мысли оказаться изолированными, отрезанными от своих, да ещё там, где они изрядно насвинячили, навредили населению. Они опасались расплаты. А стремительное продвижение конницы как раз и создавало угрозу мешков. Ну и погода содействовала нам. 3 декабря ртуть термометров упала до отметки —24. На следующий день опустилось ещё на два деления. А 7 декабря до —28. Мёрзли немцы без зимнего обмундирования, отказывало и оружие — Белов со своими войсками сделал многое. Но не менее важное, что он сделает для победы в Московской битве, у него ещё впереди.

Поделиться5702013-03-31 02:41:06

Автор: Сенсей
Активный участник
Зарегистрирован: 2012-04-01
Приглашений: 1
Сообщений: 36468
Уважение: [+1718/-0]
Позитив: [+1970/-0]
Пол: Мужской
Провел на форуме:
3 месяца 25 дней
Последний визит:
2015-01-17 18:52:18

3 или 4 декабря, точно не помню, Иосиф Виссарионович поручил мне съездить в Перхушково к Жукову, поздравить его с днём рождения (Георгию Константиновичу стукнуло сорок пять), вручить подарок — небольшой свёрточек. Это, так сказать, торжественная часть. Кроме того, Сталин попросил меня посмотреть, каково состояние Жукова, и физическое, и моральное. Было известно, что командующий Западным фронтом в эти критические дни заболел, но насколько серьёзно и не отражается ли это на его действиях, Иосиф Виссарионович не знал. И третье: целесообразно ли Жукову со штабом фронта оставаться в Перхушкове, куда приблизились немецкие танки? Жуков не желает перемещать штаб, мотивируя это вот чем: если отодвинется он, то отодвинутся и штабы армий, штабы дивизий, а там и штабы полков. Нет, он с охраной и со штабом будет оборонять Перхушково до последней возможности, как требовал от войск. Сталин в довольно резкой форме сказал мне, что это слишком. В Москву и Подмосковье прибывают соединения, предназначенные для контрударов. Кто будет руководить сражением, кто организует контрудары, если погибнет штаб фронта?! Сталин, знавший упрямство Жукова, был озабочен ещё и этим.

Последний пункт поручения я выполнил в первую очередь, накоротке поговорив с начальником штаба фронта Василием Даниловичем Соколовским. Враг действительно подошёл близко, даже в помещении слышался гул канонады, стены подрагивали от сильных взрывов. Однако покидать хорошо оборудованный для руководства войсками центр, имевший надёжную связь с армиями, с московскими организациями, было преждевременно. Соколовский заверил меня, что оборона продержится по крайней мере несколько дней, а для того чтобы отбросить противника, в районе Апрелевки создана ударная группа, которая уже начала действовать.

Соколовский же сказал мне и о здоровье Георгия Константиновича. У него обострился радикулит, ему трудно ходить, трудно наклоняться. Ну и нервное перенапряжение, бессонные ночи дали о себе знать. И контузия, полученная ещё на первой мировой войне. Мучают головные боли, иногда они настолько сильны, что Жуков бледнеет, стискивает зубы, чтобы не застонать, уходит на несколько минут отдохнуть. Раздражителен. Соколовский старается не переутомлять его.

Георгий Константинович принял меня в кабинете. Предложил сесть, а сам все время стоял или прохаживался медленно, подшучивая над своей хворобой. Вот, мол, как бревно: ни сесть, ни согнуться. Развернув свёрточек, присланный Иосифом Виссарионовичем, не скрыл своей радости:

— Как раз то, что нужно, у нас тут нет такого лекарства. А то ведь замучился с этой дурной башкой… Спасибо товарищу Сталину за заботу. Узнал ведь… И вам тоже… Чокнемся, Николай Алексеевич, по обычаю за сорок-то пять.
Вам водки или коньяку?

— Давайте, что вам полезней.

— Мне снадобья врачи прописали. Но вроде бы на спирту.

Жуков свернул на столе пополам карту боевых действий, поставил на освободившееся место тарелку с закуской и две стопки: мне побольше, а себе поменьше — красивую, серебряную, с какой-то надписью. Пояснил:

— Александра Диевна, жена, прислала по случаю праздника. С вами и обновлю.

— Ну, Георгий Константинович, ещё, как минимум, столько же вам и в полном здравии!

— Благодарю. И за успех нашего контрнаступления.

— А не сорвётся?

— Нет. Оно уже началось. Контрудары у Кузнецова, у Рокоссовского. Контрудар Белова. У нас здесь в центре… Они сольются… Наступление уже началось, — повторил Георгий Константинович.

Мы чокнулись и выпили. Я — водку, а Жуков — лекарство.

Об этом дне рождения, о нашем разговоре мы вспомнили без малого через три десятилетия, когда вышла, наконец, его мемуарная книга. Работая над ней, он особенно часто звонил мне, советуясь по разным вопросам. Он тогда, при Хрущёве и Брежневе, находился в глубокой опале — правители завидовали его всенародной славе, его авторитету. С улицы Грановского, из правительственного дома, переселился Георгий Константинович на улицу Алексея Толстого, фактически находился под домашним арестом и, чтобы чувствовать себя более свободным, почти безвыездно жил и работал на даче. Оттуда и звонил.

Радовался я вместе с Жуковым завершению большого труда. И огорчался тем, что право на издание принадлежало Агентству печати «Новости» (АПН): это могло означать, что за рубежом-то книгу прочтут, а познакомятся ли с ней советские люди, ещё неизвестно. Колебались высокомудрые руководители Хрущёв и Брежнев вкупе с деятелями, приближёнными к их персонам: не потускнеют ли их военные лавры, когда наш читатель узнает и осмыслит со слов великого полководца, как все было. Вдруг рубанёт такую правду-матку, что развенчает все новоявленные идеалы. А как предотвратить? И надёжных помощников по написанию к Жукову приставляли, и постоянным редактором определили сообразительную, гибкую, умную еврейку А. Миркину, умевшую достигать компромиссов, а все же не было полного спокойствия у лиц, в то время господствовавших. Особенно почему-то тревожился идеологический главноблюститель Суслов. Опасался, видимо, не только за себя, но и за свои концепции.

Знал я и такую подробность. Работу над рукописью Георгий Константинович закончил в основном в 1965 году, об этом он радостно сообщил мне, а вот в свет вышла книга лишь четыре (четыре!) года спустя. Почему? Мощные силы давили на постаревшего Жукова, чтобы постепенно снять «ненужное», «необязательное», привести все в «надлежащее состояние». Месяц за месяцем давили, выжимая уступку за уступкой. А ведь из-за снятия «мелочей» и некоторых эпизодов принципиальные подходы постепенно меняются. Тем более что у Жукова совсем не было литературного опыта, той стойкости, которой и профессиональные-то писатели не все обладают, хотя известно, к каким скверным последствиям может привести любая уступка. Не совсем понимал Жуков, сколь сложен и труден идеологический бой.

Телефонный разговор с Георгием Константиновичем был тогда коротким.

— Прошу приехать, — пригласил он. — Сам бы привёз книгу, да вот расковался опять на обе ноги. А увидеться охота.

— Решено, — сказал я, уточнив время. — Приеду.

Дачу герою Московской битвы подарил Иосиф Виссарионович. Точнее, не подарил, а предложил Жукову: выбирайте, где нравится и что нравится, вы заслужили. Георгию Константиновичу по душе пришлось место неподалёку от развилки Рублевского и Успенского шоссе, в бору между Рублево, Сосновкой и Черепкове. Рядом с Троице-Лыково, до Москвы-реки — рукой подать, купальня.
С крутого берега, с высоты птичьего полёта, открывается замечательный вид на Серебряный бор, на всю столицу. Тихо и спокойно было в том благословенном уголке до тех пор, пока не проложили поблизости кольцевую дорогу (о последующих стройках промышленной зоны уж не говорю). А в то время, о котором идёт речь, опальный маршал, лишённый всех постов, жил на даче, довольствуясь природой, радуясь подраставшей дочке, вселявшей надежду на продолжение русского рода, удерживавшей его «на плаву».

От кольцевой дороги к даче Жукова, к Сосновке-5, вела прямая, как стрела, дорога, длиной километра полтора. Рядом с ней, слева, тянулась асфальтированная пешеходная тропа. Литератор Елена Ржевская, однажды побывавшая у Жукова, так живописует эту дорогу: «Машина шла по кольцевой. Мы оставили позади указатель на Рублево н вскоре съехали, ответвились в лес. Теперь мы двигались по неширокой асфальтированной просеке, прорезавшей лиственный редкий лес. Было сухо и довольно тепло. По обочинам — тонкоствольные берёзы…»

Экая, право, несообразность. «Ответвилась» женщина, проскочила на авто, ничего не успев разглядеть. Лес там не лиственный и не редкий. Там, на песчаных почвах, раскинулся один из прекрасных подмосковных боров. Лиственных деревьев почти нет. Густой подлесок, молодой подрост и высоченные, красивейшие сосны, которые принято называть корабельными. Готовые мачты для больших парусников. А какой запах в этом густом бору, особенно летом и осенью, воздух настоен на хвое… Ничего, короче говоря, похожего на «лиственный редкий лес». Мелочь вроде бы, но сразу возникает недоверие.

Едва машина моя свернула на «жуковскую» дорогу, слева на тропинке у видел я моложавую, крепко сбитую женщину с густой копной тёмных волос. Возле неё — девочка с лохматой собачкой. Женщина приподняла руку, я узнал жену Георгия Константиновича, и мы остановились.

— Галина Александровна, сочту за честь, садитесь.

— Спасибо, гуляем. Погода-то… Пройдитесь с нами. — Приглашение прозвучало так, что можно было понять: встретились мы не случайно.

Девочка, играя с собакой, то отставала, то забегала вперёд, а мы шли неторопливо, ведя деловой разговор. Галина Александровна сказала, что Георгий Константинович чувствует себя неважно, хотя и бодрится, особенно при гостях. Однако гости-то редко бывают у опального. Василевский вот приезжал, да года два назад — Рокоссовский. При них он был гоголем. А на самом деле ослаб. Голова болит часто, ухудшился слух.

— Постарайтесь не расстраивать его, теперь ведь ничего не изменишь, — попросила Галина Александровна.

— Почему вы считаете, что я могу расстроить?

— Он волнуется, ожидая встречи с вами. Он ведь понимает, что сказал в книге не все, что надо было сказать. Ему твердили, что книга для заграницы, что не нужны мелкие подробности, что не надо выносить сор… Он мне сказал вчера, что вы, Николай Алексеевич, можете подумать так: на войне, на службе Жуков ничего не боялся, а теперь в книге гражданского мужества не хватило… Вы не считайте так, ладно?!

— Галина Александровна, я не критик и еду не спорить, а поздравить Георгия Константиновича с завершением трудного дела. Но кое-что обсудить нужно.

— Поберегите его, я говорю не только как жена, но и как врач.

Такой вот «инструктаж» получен был мною перед самой встречей с Жуковым. Беспокойство Галины Александровны представлялось закономерным, но с другой стороны — кривить душой я не мог. Да Георгий Константинович и сам понял бы мою неискренность, а это подействовало бы на его состояние не лучшим образом. Самое разумное в подобных случаях — побольше шутить. С чего мы и начали.
Я с улыбкой поинтересовался, скоро ли его примут в Союз писателей и кем он там будет — рядовым членом или секретарём правления, как его давний знакомый Константин Симонов? Жуков, в свою очередь, посоветовал мне не отставать на этом поприще, чтобы со временем мы вместе возглавили писательскую организацию. Пообещал поделиться накопленным опытом. И действительно, поделился — это уже серьёзно. Показал копию заключения на его рукопись: под этим заключением красовались фамилии военных руководителей, занявших при Брежневе самые высокие позиции. Это А. Гречко, А. Епишев, М. Захаров, К. Москаленко. Издание книги Жукова они считали нецелесообразным, утверждая, что он преувеличивает свою роль в истории Великой Отечественной войны, недостаточно показывает роль партии (этакая стандартная ссылка). «Книга может принести вред советскому народу». Вот даже как! Суть была в том, что перечисленные выше военные деятели привыкли уже считать себя выдающимися полководцами, а Жуков не очень-то возвеличивал их.

— Такие вот редуты довелось взламывать, — посетовал Георгий Константинович. — Без потерь не обошлось. Как на фронте: и стратегия нужна, и тактика, и манёвр.

Я ответил, что мне, вероятно, предстоят подобные испытания, но я пойду другим путём и попрошу Жукова встретиться с литератором, которому намерен доверить свою исповедь, — это решение уже созрело тогда во мне.

Вернувшаяся с прогулки Галина Александровна вошла в комнату, спросив, не помешает ли, и, удостоверившись, что мы спокойно беседуем, предложила кофе, коньяк и чай. Вопрос о коньяке был адресован только мне, Жуков ограничился чаем, а я не отказался и от коньяка, но без лимона (никогда не нравилось мне это сочетание — коньяк и лимон, тем более с сахаром). И чай был хорош, не очень крепкий, но ароматный, с приятным привкусом. Расслабившись, я не хотел говорить ни о чем спорном, раздражающем, однако Жуков, понимавший, разумеется, что я далеко не со всем согласен в его книге, вернулся к разговору о ней.

— Николай Алексеевич, что-то вы очень щадите меня. Или я, по-вашему, слаб, или книга такая сильная, что и ругнуть не за что? Ведь поругивали, когда читали?

— Случалось.

— И часто?

— Не очень.

— За что конкретно? Хотя бы один пример.

И я высказал своё мнение. Разгром немцев под Москвой — это самое важное свершение второй мировой войны, подорвавшее силу и дух доселе непобедимых гитлеровских армий. Но нельзя рассматривать это великое событие только само по себе. Оно ведь явилось логическим завершением всей предыдущей кампании, хоть и принёсшей нам большие потери, но измотавшей силы врага. Сопротивление наших войск и всего народа поставило немцев, с их утратами, на грань катастрофы. А по воспоминаниям Жукова получается вроде бы не совсем так. Откройте книгу. Георгий Константинович сообщает о том, что контрнаступление под Москвой (подчёркиваю, он пишет — контрнаступление, а не контрудары) было якобы запланировано заранее на всех направлениях, что все шло по утверждённому плану. Верховное Главнокомандование и командование Западного фронта заранее подготовили события, стянули войска, наметили сроки. Так в книге у Жукова. Для широкой читательской массы. Но я ведь знал, что почти ничего этого не было. К тому же у меня в кармане лежало несколько помятых страниц, вырванных из статьи Г. К. Жукова «Контрнаступление под Москвой», опубликованной в «Военно-историческом журнале» № 10 за 1968 год. Авторитетный журнал для военных. Цитирую:

"Когда в последних числах ноября и в первые дни декабря мы организовывали сопротивление противнику, а затем применили более активную форму — наносили контрудары, в наших замыслах ещё не было чётко обоснованного мнения о том, что нами затевается такое грандиозное контрнаступление, каким оно потом оказалось.
Первая постановка задач 30 ноября на контрнаступление преследовала хотя и важную, но пока ограниченную цель — отбросить наиболее угрожавшие прорывом к Москве вражеские силы. Глубина ударов намечалась: на севере — до 60 км, на юге — около 100 км. Но уже в ходе контрударов, наносившихся в начале декабря, стало ясно: противник настолько измотан предыдущими сражениями и так обессилен, что не только не может продолжать наступление, но и не в состоянии организовать прочную оборону. И когда и на правом, а особенно на левом крыле нашего фронта противник начал отходить, командование фронта распорядительным порядком стало наращивать силу ударов не только по фронту, но и по глубине. 5-6 декабря контрнаступление стало уже реальностью. Как мне помнится, специального приказа или общей директивы на контрнаступление не отдавалось. Боевые задачи войскам, как ближайшие, так и последующие, ставились последовательно отдельными директивами штаба фронта.

Таким образом, контрнаступление под Москвой не имело резко выраженного начала, как это было, например, под Сталинградом. Оно явилось развитием контрударов. Были усилены удары авиации, введены дополнительно общевойсковые соединения и пр.".

Вот и получилось: в книге — одно, а в статье того же автора нечто иное. Так оно, кстати, и было: контрудар Белова под Каширой, другие контрудары постепенно переросли в общее контрнаступление. И я спросил, чему же верить: аргументированному утверждению в научном журнале или беллетристическим, с «прямой речью», рассуждениям в книге, рассчитанной на массового читателя? Жукову, конечно, не очень приятно было услышать такое.

— Сразу и не скажешь, — огорчённо, по-стариковски вздохнул он. — Статья обдуманная, взвешивал каждую мысль… Но потом мне стали известны некоторые документы, некоторые дополнительные факты. Пришлось развить, расширить, уточнить. Что-то вспомнил сам, что-то мне помогли вспомнить. — Это прозвучало не без иронии.

— И все же? Для будущих историков?

— Вот историки пусть и разберутся. А мы дело делали, и вроде бы успешно, если судить по результатам. Мы люди заинтересованные, а историки смотрят со стороны, как мы шли и к чему пришли. Пусть изучают, это их хлеб!

Страница: « 1 … 55 56 57 58 59 … 74 »

Виртуальный дом 2

Меню навигации

Пользовательские ссылки

Информация о пользователе

БИБЛИОТЕКА

Сообщений 561 страница 570 из 731

Поделиться5612013-03-31 02:20:10

Поделиться5622013-03-31 02:23:16

Поделиться5632013-03-31 02:24:30

Поделиться5642013-03-31 02:25:41

Поделиться5652013-03-31 02:27:09

Поделиться5662013-03-31 02:28:33

Поделиться5672013-03-31 02:30:27

Поделиться5682013-03-31 02:35:49

Поделиться5692013-03-31 02:37:16

Поделиться5702013-03-31 02:41:06