Глава 110. Об освобождении пленного князя Земовита
В этом же году вышеназванный куявский князь Казимир, освободив из плена своего брата Земовита, мазовецкого князя, по-братски вступил с ним в соглашение.
Глава 111. Об измене крепости Накло
Итак, в этом же году князь Мщивой, сын презренного изменника Святополка, поморского князя, в ночь блаженного архангела Михаила занял из-за измены какого-то балистария крепость Накло, которой владел князь Пшемыслав. Последний же, собрав войско и свое и своего брата Болеслава, вместе с куявским князем Казимиром со всех сторон обнесли валом указанную крепость. Им в помощь прислали краковский князь Болеслав Стыдливый тысячу вооруженных людей и мазовецкий князь Земовит, сын Конрада, восемьсот. Пшемыслав же и Казимир, увидев мощь крепости и понимая, что ее нельзя взять легко, построили другую крепость напротив старой крепости по направлению к западу. В ней они поставили наиболее храбрых и смелых мужей для того, чтобы те охраняли ее и по мере возможности препятствовали входу [в первую крепость] и выходу из старой крепости, и после этого вернулись домой. А жители крепостей часто нападали друг на друга, и в одной из схваток были убиты сторонники князя Пшемыслава, сильнейшие рыцари Пакослав Штжеджыцкий и Герман, [но] и из поморян многие тут и там лежали поверженные.
Глава 112. О взятии поморской крепости Рачонж
В году от Р. X. 1256 князь Пшемыслав со своим войском и с войском своего брата Болеслава и с князем Куявии Казимиром сошлись около Накло и, приняв решение, пошли на осаду крепости Рачонж, к которой прибыли многие из этой каштелянии, чтобы сохранить жизнь и имущество. Подойдя к крепости, указанные князья со всех сторон развели огонь и начали ее осаждать. Жители крепости не могли оказать им сопротивление из-за высоких столбов пламени, и те, которые могли выйти, желая избежать смерти от пожара, пришли в лагерь врагов и добровольно сдались в плен. Многие, однако, выйти не смогли, и объятые пламенем, мученически сгорели в крепости вместе с имуществом, находившимся в ней.
Глава 113. Об осаде новой крепости Накло
В этом же году, в Великий Пост, Святополк, поморский князь, вышеназванный изменник, с братом и со своими сыновьями, собрав войско, привел резервы к Накло. После того как эти войска вошли в крепость, он попытался завоевать новую крепость князя Пшемыслава. Приказав людям своего войска принести сухие сосновые деревья и бросить их в ров, [он] намеревался захватить эту крепость поджогом. Но когда его люди принесли дрова, побросали в ров и пошли, [чтобы] принести еще больше, [жители крепости], выйдя из крепости, подобрали эти дрова изо рва и подожгли их. После того как они сгорели, поморяне больше не стали приносить дров и начали осаду крепости под прикрытием щитов с помощью бревен и других приспособлений. Пращники бросали камни и из маленьких машин метали снаряды. И так от шестого часа до часа комплетория. Поморяне, мужи храбрейшие, сильно вознегодовав, что крепость Рачонж и люди, в ней находившиеся, сгорели, напали на упомянутую крепость. Им мужественно сопротивлялись жители крепости, которым милость Божья как людям справедливым и справедливо сражающимся против нападения презреннейшего изменника чудесным образом помогла; и они, перебив двадцать поморян и шестьдесят ранив, заставили их прекратить осаду крепости и удалиться.
Так, упомянутый изменник князь Святополк, потеряв своих, в растерянности вернулся домой.
Глава 114. О коварных интригах упомянутого Святополка
В этом же году в пятое воскресенье после Пасхи поморский князь Святополк, устроив засады и осторожно разместив в потаенных местах возле новой крепости Накло свое войско, приказал своим людям, находившимся в старой [крепости] Накло, выйти из крепости и вызвать на бой тех, которые находились в новой крепости. Они вышли, храбрейшие мужи из новой крепости начали с ними бороться. [Тогда люди Святополка] , отступая, вроде бы бегут к своей крепости, заманивая своих противников подальше от новой крепости. Князь Святополк, заметя, что его войско не сможет легко войти в крепость, выскочив из укрытий, окружает множеством своих воинов людей князя Пшемыслава и сам обрушивается на них, убивает, ранит, берет в плен. Однако, хотя коварным образом и достиг победы, все же крепости завоевать не смог.
Глава 115. О достигнутом соглашении между князьями Пшемыславом и Святополком
В этом же году в канун блаженного апостола Якова знатный князь Пшемыслав пришел со своими баронами к своей деревне Кцыне, намереваясь со Святополком обсудить вопрос о возвращении крепости Накло. Присутствовал также некий брат Поппон, крестоносец из Тевтонского ордена, приходившийся родственником по своей матери князю Пшемыславу в четвертом колене.
Здесь заметь, что если мать князя Пшемыслава, как говорят, была сестрой упомянутого Святополка и женой князя Владислава Одонича, то отсюда следует, что Святополк был связан с упомянутым братом Поппоном в третьем колене родства. Отсюда с необходимостью вытекает то, о чем сказано выше: или Владислав Одонич, польский князь, и Святополк имели женами двух родных сестер, так как Мщивой, поморский князь, сын упомянутого Святополка, Пшемыслава и Болеслава, сыновей Владислава, называл своими двоюродными братьями, и он Пшемыславу второму, польскому князю, сыну Пшемыслава уступил Поморское княжество. А могло же быть и так, что упомянутый Святополк взял в жены сестру Владислава, и благодаря этому они считались двоюродными братьями. Что же является достоверным, право, не знаю. Из какого рода был Поппон, нам неизвестно.
Вмешался, однако, он в их дела, чтобы установить между ними согласие, поскольку состоял с ними в родстве. Часто упоминаемый Святополк видел, что захваченную хитростью [старую] крепость Накло удержать он не может, так как [жители] новой крепости постоянно совершали враждебные ему вылазки. Тогда он попросил у князя Пшемыслава за возвращение этой крепости и за понесенные им расходы определенную сумму денег. Так они договорились друг с другом и обещали брату Поппону по доброй воле выполнить все, что он им определит как в отношении передачи крепости, так и по поводу соблюдения мира. Упомянутый брат Поппон провозгласил, что они должны сохранять между собой нерушимый и крепкий мир после того, как Святополк вернет крепость князю Пшемыславу. В свою очередь упомянутый князь Пшемыслав обязуется уплатить пятьсот марок серебра в установленные сроки. И наконец, сойдясь безоружные между старой и новой крепостью, они облобызали друг друга. Рано утром в день св. Якова князь Пшемыслав, ведомый князем Святополком, вступил со своими в старую крепость Накло. Князь Святополк выказал ему почтение и передал крепость Накло. Князь же Пшемыслав взамен упомянутых пятисот марок серебра [дал] ему девять заложников, [до тех пор], пока не уплатит деньги, и, так укрепив мир, они вернулись по домам.
Глава 116. О пленении вроцлавского епископа Томаша
Затем в указанном году в октаве св. Михаила, когда господин Томаш, вроцлавский епископ, - в то время пример для всего польского клира, намереваясь произвести освящение вновь построенного костела в поместье аббата св. Марии на Песке в Гурке, ночью отдыхал, Болеслав Свирепый, силезский князь, сын Генриха, убитого татарами, одержимый дьявольским безумием и из-за наветов тевтонцев, которыми он руководствовался, не как князь, но как вор и разбойник приказывает, взломав дверь, схватить его, покоящегося на ложе, лишить всякого имущества и сбросить с него его одеяния. Выдвигает вздорные мотивы, а главное, вымогает у него деньги, чтобы раздать их тевтонцам. Тевтонцы же, понимая, что [епископ Томаш] не имеет опыта в верховой езде и грузен, заставили, однако, его ехать на коне рысцой в одной рубашке и исподнем, лишенного другой одежды. Какой-то разбойник, сжалившись над ним, позволил из-за сильного ветра надеть какую-то грубую полосатую [одежду] и старые башмаки.
С ним были схвачены препозит Богухвал и вроцлавский каноник Геккард, и все вместе они были препровождены к крепости Влень упомянутого князя Болеслава и отданы под стражу. Упомянутый же князь и препозита и каноника заключил в оковы и, чтобы скорее добиться от них денег, он выставил епископа на посмешище, приказав водить [его] от крепости к крепости. А затем бросил его в легницкую башню. Епископ же, видя, что без денег освободиться он не сможет, соглашается уплатить ему за себя и за них две тысячи марок серебра, но пурпуровую ткань, которую ему даровал каноник Геккард для продажи или [по крайней мере] для облегчения его мучений, отдать отказался.
Господин же гнезненский архиепископ, услышав о столь нечестивых деяниях, в возмущении, созвав совет с согласия братьев епископов своей провинции, огласил приговор отлучения вышеуказанного князя. Он предписывает своим суффраганам, чтобы они во время всех празднеств, в воскресные и праздничные дни как в соборах, так и в костелах распорядились при зажженных свечах и звоне колоколов во всеуслышание провозгласить отлучение. И упомянутый архиепископ постановил, чтобы духовенство перед причастием, пав на колени, пело псалом «Да не оставишь в пренебрежении. Господи, хвалу мою» вместе с «Отче наш» и стихом «Да воскреснет Бог» и с молитвой, которая следует: «Прошу, Господи, выслушай церковь свою, ослабленную не только нападениями язычников, но также и дурными поступками христиан, и прояви Божескую милость, чтобы тот, кто отказывается повиноваться божественной власти, был вскорости отвергнут как недруг десницею твоего величия, Господом нашим и т. д.». И когда читали псалом, вопреки обыкновению, ударяли в колокол с одной стороны.
Упомянутый же князь Болеслав в своем упрямстве не пожелал отпустить епископа и его [каноников], пока не будут уплачены ему деньги, о которых он думал больше, чем о своем спасении и почете. Епископ же, испытывая отвращение к своему плену и сострадая тяжелому положению своих [каноников], уплачивает упомянутому князю часть денег, а в счет остальных дает заложников и освобождается из плена в день Пасхи Господа.
Итак, Болеслав, желая скрыть свое бесстыдство, обвинил своих родных братьев Генриха вроцлавского и Конрада глоговского, а также и некоторых из их знати (proceres) в позорном пленении епископа. Но его уверениям, поскольку они исходили от человека вероломного, каким он и был в действительности, верить не стоило.
Глава 117. О взятии в плен упомянутого князя Болеслава
Итак, в году от Р. X. 1257 часто упоминавшийся князь легницкий Болеслав Свирепый, желая хитростью взять в плен своего брата глоговского князя Конрада, попросил его прибыть на пир в крепость Легницу. Князь же Конрад, зная точно, благодаря сообщению какого-то человека, что здесь кроется измена, и стремясь в этом убедиться, отправился в путь к брату, взяв с собой в достаточном количестве свиту вооруженных мужей, у которых тайно было припрятано оружие. И когда он приблизился к легницкой крепости, он оставил некоторых из своих в укромных местах, повелев ожидать там его приказаний. Сам же с остальными, хотя и с немногими, вошел в легницкую крепость. Как казалось, Болеслав принял его радушно, а на самом деле скрывал обман и коварство. Заметя, что тевтонцы взошли на стены башни, а другие скрывались в потаенных местах, князь Конрад тотчас, ринувшись, взял в плен брата Болеслава и с ним вместе очень быстро, прежде чем тевтонцы, вышедшие из убежищ, напали на него, поспешил из крепости к своим. Препроводив Болеслава в Глогов, он отдал его под усиленную охрану.
Глава 118. О смерти Пшемыслава, польского князя
Четвертого июня этого же года знатнейший муж Пшемыслав, Божьей милостью князь Польши, сын покойного Владислава Младшего, который был сыном Одона, переселился из этого бренного мира к Христу. Я описал его жизнь, кратко ее обозрев, для того, чтобы не вызвать скуки у читателя; я [хотел], чтобы и читающие или слушающие могли в какой-то мере подражать его деяниям и нравам. Был этот князь (dux) молодым по возрасту, имея едва 36 лет, но зрелый нравами, образом жизни и умением себя вести, снискал себе во многом удивительную милость Божию. Среди духовных и светских лиц был наистыдливейшим человеком. Никто никогда не слышал из его уст постыдных или непристойных слов. Гневаться совершенно не мог, и, если когда-либо кто-нибудь вызывал у него раздражение, никто в нем этого заметить не мог, гневается ли он, поскольку лицо его всегда было приветливым, Всегда был он готов выслушать и великого и малого, и богатого и бедного, с добрым расположением прислушивался к говорящему и, насколько это было в его возможностях, удовлетворял нужды людей.
Среди польских князей моего времени был он самым кротким, смиренным, собранным, всегда стремился к миру, был пылок в проявлениях искреннего благочестия к Богу и к людям. Ни с кем не хотел иметь разногласий, если только кто-либо нападал на его землю. Тогда он защищался, как мог. Свою землю во время своей жизни он окружал со всех сторон мирным путем, сделав соседних князей своими друзьями не мечом, но мудростью, которую ему даровал Иисус Христос и которой он всегда внимал. Он не желал вторгаться в границы другого правителя, но скорее желал жить в мире со всеми людьми.
Был чрезвычайно набожен. Никогда не пропускал, если мог, божественной службы. Находил усладу в прекрасном песнопении. По возможности исполнял часы [молитв], посвященные преславной Госпоже [Богородице], и почитал ее черезвычайно. И было в нем вот что удивительно: когда он ночью ложился в постель и все были уверены, что он спит всю ночь, он, немного отдохнув, в полночь, а иногда и ранее вставал и, сидя под своим балдахином, держа свечу, читал Псалтырь, некоторые псалмы и молитвы, которые знал и имел при себе. И так он делал часто и охотно.
Надменность презирал, пьянства и вовсе избегал. Опьяневшим его никто не видел. Ел умеренно, меда в течение многих лет не пил, только пиво или вино, и то так умеренно, что едва распознавал вкус вина. Баней в течение четырех лет перед смертью не пользовался. В каждый Великий Пост, как говорили, носил под другой одеждой власяницу, но тайно. Я, Башко, познаньский кустош, видел, как ее носил после его смерти какой-то капеллан, и была она очень плотная.
Господа Бога уважал беспредельно, воздавал почет и уважение святой церкви. Защищал все духовенство, питал глубокое уважение ко всем духовным лицам и часто принимал их с почетом в своей курии. И, если во время какого-нибудь большого праздника был поблизости от гнезненского или познаньского костела, приглашал к завтраку каноников этих костелов и викариев, и стол его был открыт всем приходящим клирикам и мирянам, В Великий Четверг, где бы он ни был, он тайно приказывал привести ночью к нему нищих и мыл им ноги, обтирая полотенцем и целуя их, подкреплял нищих питьем, даровал даже куски полотна на одежду. Никогда он ни о ком не отзывался плохо, как бы дурно тот не жил.
Что же мне сказать? Нельзя найти в Польше человека среди князей и других лиц, похожего на него. Он, помня о вечном блаженстве - успокоения на небесах, оставил в своем завещании Богу и костелу блаженного Адальберта в Гнезно деревню Чернелицу и другую, а именно Бук вместе с людьми, которых предназначил в должность ризничих (sanctuariorum),- костелу блаженного Петра в Познани. Присоединив к этому костелу сам Бук с городом, с монетным двором, с таможней, с постоялыми дворами и со всеми людьми и с пахотными землями, и [отдал] со всей юрисдикцией и властью к этому костелу под надзор, просил установить, чтобы всегда на его могиле за душу его ночью и днем горел свет и чтобы с доходов, [полученных] с этих угодьев, совершались мессы каждый день за него самого и за остальных, если это будет возможно, или по крайней мере в каждый понедельник или в иной день, который удобно назначить на неделе.
Во время его похорон поднялся такой плач, которого никогда нельзя было услышать при погребении любого другого польского князя. Плакало духовенство (clerus), так как он проявлял к ним расположение. Оплакивали рыцари - ведь к ним он был благосклонен. Плакали духовные лица (religiosi) - к ним он был милосерден. Люди всякого возраста и того и другого пола, все, кто был на похоронах или слышал, что он умер, не могли удержаться от рыданий. И да поместит Бог его душу в царстве небесном.
Аминь.
Глава 119. О рождении Пшемыслава II
В этом же году в Познани в ранние часы воскресного дня в праздник св. мученика Каликста у славного князя Пшемыслава родился сын. И когда рано утром познаньские каноники и викарии пели молитвы, к концу девятой лекции прибыл вестник и возвестил о рождении мальчика. И тотчас они начали громким голосом петь «Тебя, Господа, восхваляем», и [это] потому, что это была ранняя молитва и в знак радости по поводу рождения отрока во славу Бога, так как он соблаговолил ободрить поляков таким даром.
Познаньскнй епископ Богухвал, которого называли [Богухвалом] из Чернелины, совместно с Башко, познаньским кустошем, совершили таинство святого крещения и дали ему в память о славном отце отцовское имя Пшемыслав.
