Внутренняя организация.

Как только команда подбиралась, она первым делом утверждала судовой устав. Вот образчик подобного документа, который был заимствован у капитана Джона Филипса с корабля «Ривендж», в прошлом рыборезчика на Ньюфаундленде. Обращает на себя внимание демократический и в то же время возвышенный тон документа.

«1. Каждый член Компании обязан исполнять учтивые приказания. Капитану причитается полторы доли всей добычи.

2. Если кто задумает бежать или что утаит от Компании, да будет высажен на пустынном берегу с флягой пороха, флягой воды, одним ружьем и пулями.

3. Если кто украдет или утаит от Компании вещь, стоимостью превышающую пиастр, да будет высажен на пустынном берегу или застрелен.

4. На спине того, кто поднимет руку на другого, пока этот устав действует, да будут высечены Скрижали Моисеевы (т.е. он получит 40 без одного ударов линьком по голой спине).

5. Ко всякому, кто приведет свое оружие в негодность, закурит в трюме трубку без крышки или понесет зажженный светильник без кожуха, да будет применено то же наказание, что в предыдущей статье.

6. У всякого, кто не содержит свое оружие в чистоте, готовым к бою или пренебрегает своими обязанностями, да будет урезана доля, а кроме того пусть он подвергнется наказанию, какое сочтут нужным капитан и Компания.

7. Если кто лишится в бою сустава, тому полагается дополнительно 400 пиастров, если потеряет конечность – 800.

8. Если когда придется повстречать порядочную женщину, то кто предложит ей сожительствовать без ее на то согласия тут же претерпит смерть».

После того, как устав записали, каждый член команды должен был, держа руку на Библии, поклясться, что будет его соблюдать. Если Библии не оказывалось в наличии, ее заменяли следующим по значимости предметом – абордажной саблей.

Флаг.

Далее экипаж выбирал себе флаг. На заре американского пиратства наиболее распространенным был простой красный флаг, затем появился черный, а позже на черном фоне стали изображать белые череп со скрещенными костями или скелет с саблей либо кинжалом в одной руке и чашей пунша – в другой.
Самый известный чёрный флаг – с черепом анфас и скрещенными костями – ныне ставший символом всего пиратства, принадлежал Эдварду Ингленду. Такой же флаг, но с черепом в профиль носил корабль Счастливчика Генри Эвери.
То есть фактически все, кто использует эту распространенную пиратскую символику, даже и не подозревают о том, что тем самым причисляют себя к преемникам Эвери или Ингленда.

ПИРАТСКИЙ КОДЕКС

Мнение о том, что среди пиратов царило абсолютно беззаконие, является ошибочным. Жизнь пиратов подчинялась определенным законам, существовал определенный пиратский кодекс, требования которого неукоснительно должны были выполняться каждым из членов команды. Каждый из моряков ставил свою подпись под соглашением, которое заключалось между всеми членами команды. Во главу ее избирался наиболее уважаемый и опытный моряк, который исполнял обязанности капитана. Капитан был обязан придерживаться правил, определенных соглашением и определенных пиратских законов. Во многом пиратское соглашение напоминало каперское свидетельство. Соглашение составлялось всей командой и каждый ставил под ним свою подпись. Вот один из примеров реально действовавшего пиратского соглашения, составленного членами команды Джона Филипса на борту судна «Мститель»:.
Каждый из членов команды имеет равные права при принятии решений, равную долю добычи и волен использовать эту долю так, как ему заблагорассудится, если только команда не испытывает голод или другие лишения.
Каждый член команды должен внести долю в общую добычу и потом имеет право участвовать в ее дележе. Кто попытается утаить часть захваченного, будет высажен на необитаемом острове.
Игра в карты или кости на деньги запрещена.
Огни и свечи должны быть погашены в восемь часов вечера. Если кто либо захочет продолжить пить спиртное, то он должен делать это только на верхней палубе.
Пистолеты, сабли и остальное оружие должны содержаться в чистоте и полной готовности.
Женщинам запрещено находиться на корабле. Любой, кто проведет на корабль женщину, будет казнен.
Тот, кто покинет судно во время боя, будет казнен или высажен на необитаемый остров.
Драки на корабле запрещены, дуэли на мечах или пистолетах могут проходить только на берегу.
Если кто либо решит покинуть команду, то он должен внести выкуп из расчета по тысяче дублонов на каждого из оставшихся.
Каждый из членов команды должен повиноваться требованиям этого соглашения. Каждый имеет право на собственную долю общей добычи. Капитан и квартмейстер получают двойную долю. Боцман, канонир и владелец корабля получают по полторы доли, помошник, плотник и остальные офицеры получают долю с четвертю.
Если любой из команды проявит трусость, попытается утаить от других часть общей добычи или попытается убежать, команда должна высадить виновного на необитаемый остров с бутылкой пороха, бутылкой рома, бутылкой пресной воды и заряженным пистолетом.
Если любой из команды будет уличен в воровстве или нечестной игре, он должен быть высажен на необитаемый остров только с заряженным пистолетом.
Если на необитаемом острове будет найден человек, моряк или пират, он должен подписать это соглашение, но только по согласию всей команды и капитана.
Если один из команды ударит другого, то обидчику полагается наказание в виде 40 ударов розгами.
Кто будет стрелять из пистолета, курить трубку или зажигать свечу у корабельных запасов пороха, наказывается 40 ударами розог.
Любой, кто не будет содержать оружие в чистоте или не будет выполнять порученные корабельные работы, лишается своей части общей добычи, даже если это будет сам капитан.
Если любой из команды потеряет руку по локоть, ему выплачивается компенсация в 400 дукатов. Если руки не будет до плеча, компенсация увеличивается вдвое. Если будет потеряна нога по колено – выплачивается 400 дукатов из общей добычи, если нога будет отрезана совсем, то сумма увеличивается вдвое.
Если кто попытается завладеть женщиной без ее согласия, тот будет приговорен к смерти.

ИЗОЛЯТОР

     Корабельный   изолятор.   Темный,    тесный,   как   сумка    сумчатого
млекопитающего.  Справа, как войдешь, докторский  гальюн, прямо перед вами -
двухъярусная  койка, слева - окно,  прорубленное в  амбулаторию.  Конечно, в
амбулаторию можно попасть и из отсека, через дверь, но  если не терпится, то
ныряешь  в  эту прорубь,  только  для начала  нужно встать  на стол  в  позу
медицинского  телевизора  (если  не знаете, что это  такое, -  счастливые вы
люди), а потом на четвереньках, вверх ногами  сползти, обязательно ударишься
коленкой...
     Изолятор  предназначен  для   зачумленных;   в  отсутствие  таковых,  в
автономке, на нижнюю койку заваливается доктор, на верхнюю - особист (особый
офицер).
     У командования корабельный медик ассоциируется с тараканами.
     - Что это у вас стасики бегают? Расплодили! Это ж невозможно, доктор, о
чем вы думаете? На рожу же падают! Вот и мне вчера...
     А еще... наш док знаменит  тем, что зуб в море может выдрать  только по
подразделениям  -  "Делай -  раз!  Делай -  два!"; и  еще "посев"  он  может
вставить с помощью пробирки всему личному составу. Происходит это так:
     -  Сразу  штаны  снимать  надо.  Ну?  Как  избушка  на  курьих  ножках,
поворачивайся к лесу передом, ко мне - задом. Наклонись. Да не надрывайся ты
так заранее, душа выскочит. Так... расслабься...
     Пробирка ощущается по нарастающей.
     - А-аа!.. - непроизвольно говорит твой внутренний голос.
     -  Ну, вот и все, а ты боялась! - говорит тебе док. - А теперь нарисуем
в нашей посуде ваши координаты...
     Все, что выше пробирки, для дока сложно, но, как всякий  врач, он любит
отрезать и пришить. Правда, для этого непременно нужно отловить его в бодром
состоянии.
     В  автономке док  мучается.  Бессонница. По  двадцать  часов  кряду  им
изобретаются позы  для сна, и, когда явь начинает терять свои  очертания,  в
изолятор  обязательно кто-нибудь вползет. Вот как  теперь:  матрос Кулиев, с
камбуза,  жирный  насквозь, поскользнулся  на трапе,  головой  встретился  с
ящиком, в  результате чего ящик -  всмятку, Кулиев - цел,  на лбу кровь. Три
часа ночи.  Кулиев  осторожно прикрывает  за собой тяжелую  дверь изолятора,
после этого сразу же наступает антрацитная темень. Только со света, он стоит
как столб, привыкает, ни черта не видно.
     Док чувствует  жаброй, что явились по его  душу (не  к особисту же), но
ему  не  хочется  верить  (может,  всетаки  к  особисту?),  он  затаивается,
сдерживает дыхание; может, пронесет? Кулиев начинает искать  дока: осторожно
наклоняется, шарит  наощупь,  дышит, приближается. Док  сжимается, закрывает
плотно глаза. Тишина. Кулиев находит подушку, вглядывается: там  должна быть
голова.  Док открывает глаза.  Ясно. Ни минуты покоя. Целый  день сидишь под
лампой  солюкс, как брюхоногое, и ни одна  падла не заглянет, только лег - и
"Здравия  желаю":  являются. Кровавая  рожа  зависает над  доком. Теперь они
смотрят друг другу в зрачки. Кулиев по-прежнему ничего не видит. Все это так
близко,  что  дока  можно  понюхать. Кулиев,  кажется,  этим  и  занимается:
сопенье, пахнущее камбузными жирами, шепот:
     - Тащщщ майор... тащщщ майор!.. Это вы?..
     - Нет! - отчаянно орет док. - Это не я!
     От  неожиданности Кулиев бьется затылком, и  дальше из  дока вырывается
первая фраза клятвы Гиппократа:
     - Как вы мне... надоели... Бог ты мой! - стон Ярославны и вторая фраза:
- Как вы мне насто... чертели... как вы мне настопиздели...
     Кулиев,  обалдевший, окровавленный,  поворачивается и, имея  за  спиной
докторские причитания, выходит.
     Оставленный  в покое  док, страдая  всем телом,  кряхтит, устраивается,
затихает,  в  мозгу  его  события теряют  целесообразность,  цепочки рвутся,
мельканья какието, которые потом, перекосившись, оседают и тают, тают...
     Особист,  к этому  моменту окончательно проснувшийся,  злой  как собака
(доктор - зараза), сползает с верхнего яруса и выходит в отсек,  где постояв
какое-то время, поматерившись, он отправляется в соседнее помещение, заходит
на боевой пост и находит там вахтенного:
     - Телефон работает?
     - Да.
     - Позвони  сейчас доку,  и,  как только он  снимет трубку, дашь  отбой,
понял?
     - Это можно.
     У  дока  телефон  в  амбулатории.  Звонок  требовательный,  долгий,  не
вылежишь: а вдруг командир звонит, таблетки ему нужны, дурню старому, чтоб у
него почки оторвались.
     Ругаясь площадно, док, в трусах, вползает на стол в позу телевизора, на
четвереньках сползает  через окошко в амбулаторию, ударяется коленкой (как и
положено), шипит и с уничтоженным здоровьем подползает к телефону: "А-ле?" -
и трубка вешается ему прямо в  ухо.  Ровно пять минут, дрожа  эпителием, док
виртуозно матерится с трубкой у рта. Особист к  этому  моменту уже стоит под
дверью  амбулатории  и,  присосавшись  ухом,  с  блаженной  рожей  истинного
ценителя слушает. Райское  пение.  Через пять  минут ("Погоди,  пусть  уснет
хорошенько")  процедура повторяется. Док фонтанирует, речевой запас  у него,
оказывается, гораздо богаче. Наконец, док  выливается весь. Тысяч пять слов,
никак не меньше. Да-а...
     - А сейчас, - говорит особист, прищурившись, -  скажешь ему: "Извините,
я не туда попал".
     - Ах ты курва!  - кричит  док; потом речь у него кончается,  начинаются
конвульсии, судороги, пена из ушей, затем он вешает трубку и смотрит вокруг.
Кого бы убить? Садится, чтоб успокоиться. Успокоился. Дыхание глубокое, тоны
сердца чистые, желудок мягкий.
     Зажигает  свет.  Сейчас  слетятся, как мухи  на фонарь.  С поносами,  с
запорами,  с  шишками, с  гастритами, с жопами. Опять кто-то  упал... не  до
конца, лучше б тебя мама не рожала!..
     Особист находит Кулиева  в умывальнике, где тот  под струей  лечит свой
скальп, и стучит по его толстому заду.
     -  Давай,  иди,  доктор  ждет. Уже можно.  И не  дай  Бог, он  тебя  не
перевяжет, мне скажешь...

     - Разрешите, товарищ майор?
     -  Ну заходи,  заходи,  не  тряси  мошонкой.  Ну, где тут  твоя голова?
Да-а... молодец. Были бы мозги, точно б вылетели. Садись сюда... О, Господи.