ОРИГИНАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

     Вы знаете, когда оно ищется на подводной лодке?
     При приеме командирского решения? - Нет.
     При выборе режима перехода морем? - Нет.
     При прорыве противолодочного рубежа? - Нет.
     Не мучайтесь. Никогда но угадаете. Это нужно пережить!
     ...Ночью подводная лодка висит в бездонных просторах,  как  заброшенный
космический  корабль... Железная пустыня... Можно пройти с носа в корму - ни
одного человека, только  ровный шум вентиляторов, и ты стараешься идти тихо,
крадешься,  чтоб  не  спугнуть  общую  космичность: инопланетянин  на  чужом
корабле...
     Что это? Непонятное, огромное, бесшумное, нависшее над горловиной люка,
налитое, дышащее через раз? Фу ты, Господи, да это же наш зам! За-му-ля! Вот
сука, да он же  подсматривает за нижним  вахтенным: голова опущена в люк,  а
остальное, стоящее на коленях  -  сверху. Вот чучело, а! Фотоохотник.  Экран
соцсоревнования. Выслеживает.  Бдительный наш. Самый наш  беспокойный. Самый
ответственный. Не спится собаке. Бродит. А что  если... нога сама зачесалась
в тапочке - ыыыы, аж пальцы на ногах свернулись трубочкой, как у шимпанзе на
прогулке, - а что если... легонько так дать, чтоб только клюнул вниз, а пока
выбирается  -  слинять  через  переборку.  Пусть потом  ищет.  Нет,  так  не
интересно...
     Моторист Миша, большой  оригинал,  невольный  свидетель  того, как  зам
смотрит вниз, присел на корточки и с удовольствием уставился в раскоряченные
над люком, стоящие на коленях два  военно-морских копыта,  соединенные одной
огромной тяжелой перемычкой.
     На флоте принято пугать друг друга. Напугал - полдела сделал.
     Оригинал  Миша  улыбнулся: он знал,  что ему  делать.  Он  пододвинулся
поближе, мечтательно закатил глаза и, осторожненько просунув руку, схватился
там и дернул вниз тот  самый мешочек,  который  у  любого мужчины  полностью
отрастает к шестнадцати  годам. Произошел звук - иии-э-х! Смотрящий вниз зам
как подпружиненный разогнулся, схватился обеими руками за отрываемый мешочек
и, выпучив глаза, как  ночной  лемур, улетел - как захлопнулся -  в  прорубь
люка ведьмой на помеле, хватая воздух открытым ртом.
     Внизу он выбил себе зубы и на две недели свернул шею.
     Оригинала  Мишу  вычислили   через   сутки,  И  НА.  КА.   ЗА.  ЛИ.  За
рукоприкладство!

ПРОВЕРЯЮЩИЕ

     Адмиралов  у   нас  -  как  собак  нерезаных.  Есть   даже   специально
натасканные,   проверяющие  адмиралы.   Потомки  Нахимовых   и   Корниловых.
Инспектора.
     Они проверяют у нас все. Раз в  неделю какая-нибудь сволочь  приезжает,
то  есть комиссия, я хотел сказать. Правда, флот  к  ним привык, как зверь в
зоопарке к жующей  публике, и волнуются только верхи, но все равно дышать не
дают.
     -  А  что,  -  спросите  вы, -  нельзя,  что  ли, капраза  для проверки
прислать?
     Нельзя.  У  нас на флоте  своих капразов навалом, и чужого у нас просто
пошлют вдоль забора надписи читать, вот адмиралы и надрываются.
     У всех проверяющих адмиралов мозги, от непрерывных  проверок, несколько
повернуты  вокруг своей оси, с наклоном таким мозги, мальца с креном.  А вот
угадать этот самый угол, так сказать, наклона, с которым они набекрень, тем,
кого он проверять собирается, никогда  не удается: он каждый раз новый, этот
наклон.
     Конечно, можно  вычислить отдельные эпизоды,  фрагменты, если  он ездит
ежедневно, но  полностью, так  чтоб  до  конца  вся картина, а  потом  спать
спокойно, - вот это не получается.
     Один, например, любит остановить машину, отловить офицера и проверить у
него,  не вынимая  себя из  машины,  знание  статей  82, 83  дисциплинарного
устава.   На  всхожесть.  Вот  доложите,  что  изложено  в  статьях  82,  83
дисциплинарного устава.
     Военнослужащего наблюдать  интересно и полезно, а офицера -  тем более.
Народ вокруг  бродит, а офицер тужится, как будто угорь на лбу давит усилием
воли. И все это с таким перекосом внешности. "82, 83?" - "Да". Ну заклинило.
Ну просто затмение какое-то. Ну, хоть убей. Вот сейчас только помнил. Только
что - и оторвалось.  Начисто. А  ведь  читал  же  недавно. И именно  эти вот
статьи - 82, 83.
     Пот течет, жалкие потуги. Офицер, кстати, охотно потеет.  Сердце у него
бьется  охотно, у офицера: прикажешь -  забьется,  прикажешь - не  будет.  У
настоящего офицера.
     А адмирал смотрит  на  него  из  машины и ждет. У этого  адмирала  была
только  одна положительная эмоция - красная  рыба, остальные были задушены в
зачаточном состоянии.
     Следующего  проверяющего,  из  того же  третичного периода,  того,  как
приедет, сразу же вези на свалку. Приедет он на свалку и скажет:
     - Да у  вас  же  здесь залежи!  - все,  можно  увозить и  предъявлять к
оплате.
     Слушали его, конечно, с трепетом,  но никто так и не узнал: чего  же  у
нас залежи. Эту тайну он унес в могилу.
     Был еще один адмирал, такой же старый козел, головенка трясется, а  все
еще служит, бедненький.
     Он любил слово  "бардак". "Бардак, -  говорил он, -  у  вас". И ничего,
кроме бардака, ему на флоте обнаружить не удалось.
     А  был   такой  адмирал,   который  любил  болты.  Это  был   ежегодный
проверяющий. Ему специально болт из нержавейки  вытачивали, никелировали, на
подставку вертикально - и сверху колпак из оргстекла.
     Но каждый  год болт должен был  быть на несколько миллиметров длиннее и
толще. Где-то на плавзаводе даже валялись чертежи этого чудовища. Вытачивали
народные умельцы,  "малахитовые шкатулки", а  начальство подносило,  слюнявя
рукава.
     Отслуживший болт он дарил окружающим. Позвонит, бывало, кому-нибудь  из
окружающих и спросит:
     - Слушай, у тебя болт  есть?  Да  нет,  не такой.  Сувенирный.  На стол
поставишь. - И дарил.
     У него все были оболчены.
     Но самый оригинальный адмирал,  с  самым  большим комприветом, был тот,
что  нас  в  училище проверял. Маленький, седенький, толстенький, с белесыми
ресницами, по кличке "Свинья грязь найдет".
     Вот  войдет  он  в  роту,  за  ним  -  свита,  дежурный,  отупевший  от
ответственности,  к нему на полусогнутых: "Товарищ адмирал..." - с рапортом,
доложит,  а он  выслушает  рапорт,  наклонится  к дежурному, шепотом скажет:
"Свинья грязь найдет" - и отправится в гальюн.
     Все,  конечно, что  его туда  потянет,  знали и готовились,  но  всегда
забывали там  что-нибудь, а он лез  - всегда  - в разные места и находил. Ну
разве уследишь?
     Однажды двинулся он решительно в гальюн, а свита за ним, торопливо друг
друга огибая, а он - прямо в кабину. Те за ним сунулись, но он дверь закрыл.
Молчание. Стоят все, смотрят на дверь, ждут.
     Вдруг, из-под  двери, раздается  сдавленное: "Тяните". Никто ничего  не
понимает, но на всякий случай все шеи вытянули, как индюки, наблюдают. Опять
сдавленное: "Ну тяните же!" Тут кто-то прорывается - самый подающий надежды,
рвет на себя  дверь  кабины:  шпингалет вырывается,  дверь  открывается и...
перед  свитой появляется  на, пардон, дучке, пардон,  адмирал, без,  пардон,
штатов. Орлом  кочевряжится.  И говорит  адмирал  умно:  "Видите?"  - те  аж
наклонились  изо всех сил: "Где, где?" -  аж  вылезли все,  а кому  места не
хватило, тот все на цыпочки, на цыпочки - и тянется, чтоб заглянуть.
     Смотрели, смотрели и, кроме адмирала без трусов, ничего не увидели. Ну,
зад у него морщинистый, как гармошка, со спаечным процессом. Ну и что?
     - Вот! - говорит адмирал. - Сидит человек, а тут кто-то дергает на себя
дверь. А шпингалеты у вас дохлые, и дверь открывается, и у человека портится
весь аппетит на это дело. Где же ваша забота о людях?
     И тут все снова посмотрели на проблему со стороны двери, прочувствовали
все до конца и задвигались шумно.
     А адмирал  встает, счастливый, штаны натягивает и заправляет в них все,
что положено.
     После этого нам такие засовы вставили вместо шпингалетов, что  их можно
было только вместе с очком вывернуть.

УРА!

     Главком в  сопровождении  сияющей свиты неторопливо вошел в столовую на
праздничный обед.
     Дежурный по столовой, в звании мичмана, двинулся ему навстречу. К этому
он готовился всю ночь, постоянно бормоча вполголоса: "Товарищ  Адмирал Флота
Советского Союза,  на первое приготовлен  борщ по-флотски... Товарищ Адмирал
Флота Советского Союза..." И вот он, час испытаний.
     -  Товарищ  адмирал,  -  мичман  не  узнал  свой  голос,  -  на  первое
приготовлен...
     Главком  дослушал  рапорт  до  конца;  свита  сочувственно заулыбалась,
потому что мичман назвал главкома просто "адмиралом" и все. Это был страшный
промах.
     Главкому  захотелось,  чтоб  мичман  исправился на  ходу  и  назвал бы,
наконец, его полное воинское звание.
     - Здравствуйте, товарищ мичман! - сказал главком.
     - Здравия желаю, товарищ адмирал! - сказал мичман.
     И снова промах.
     Главком нахмурился и, демонстрируя  безграничное терпение, поздоровался
еще раз.
     - Здравия! Желаю! Товарищ! Адмирал! - мичмана замкнуло.
     -  Однако,  -  подумал главком и,  продолжая держать руку  у  головного
убора, поздоровался в третий раз.
     В воздухе повисло  молчание. Мичман понял, что что-то  не так, но он не
знал что; на лице его шла упорная работа, шел поиск верного решения, и, пока
он шел, здесь были все самые глубинные процессы рождения человеческой мысли.
Мичман исчерпался, он ничего не нашел.
     - Ур-ра!!! - вдруг громко, но тонко завыл он, чуть приоткрыв искаженный
страданием рот. - Ур-раа! Ур-ра!!!
     Через  полчаса он  уже  сидел в  комнате отдыха  вахты, привалившись  к
стенке  и закрыв глаза, взмокший, безразличный, осунувшийся. Дрожь в коленях
еще долго не унималась. Праздники покатились своим чередом.

БУЙ

     Безобразно  и  нагло светило солнце;  крупные капли росы собирались  на
ракетной  палубе   в   сытые,  лоснящиеся  лужи;  отвратительная   голубизна
призрачной  дали  рождала в  душе  гнусное желание побывать  наконец-таки  в
отпуске,  а  воспаленное  воображение рисовало  одну  картину  омерзительнее
другой.
     Родное  подводное   "железо",  битком   набитое  последними  судорогами
отечественного   гения,   и  естественные   прелести  короткого   выхода  на
подтверждение  курсовой задачи,  с чудесами нашей флотской  организации,  не
вносили существенной коррективы в жгучее желание опуститься на четвереньки и
кого-нибудь забодать.
     Утренняя  свежесть  по-хамски  будила,  а  загрязненный  отрицательными
ионами воздух казался скользким, как банка тушенки.
     Самолет. Мимо пролетел чей-то самолет, жадно объятый солнцем, и накидал
вокруг  какую-то дрянь. Лодка вильнула, одну эту штуку заарканили и  втащили
на борт.
     -  Связиста  и  начальника  радиотехнической  службы наверх,  -  сказал
командир. Команда поскакала вниз, и  на палубу вскоре нервно выполз связист,
а за ним и начальник РТС. Вместе они признали в заарканенной штуке радиобуй.
     - Американский? - спросил командир.
     - Так  точно! - был  ему  ответ, а  вокруг уже теснились  чудо-любители
повыкусывать с бокорезами и мялись от огромного желания раскурочить врага.
     Командир кивнул, и любители  загалдели, обступив заграничный подарок. И
тут все услышали тикание, Стало тихо.
     - Чего это он? - спросил командир.
     - Товарищ командир, лучше не вскрывать,  - сказал начальник РТС, - это,
наверное, самоликвидатор.
     У любителей повыкусывать  желание разобраться  о  врагом  съежилось  до
размеров висячей родинки.
     - Может, пихнуть его в попку - и пусть плавает?
     - Товарищ командир, если его не вскрывать, его можно  хоть год спокойно
возить.
     - Мда?
     - Да.
     - Ладно, привезем в базу и разберемся.
     - Товарищ командир, -  вспомнил тут связист, - у них там диктофон стоит
и все передает на Штаты.
     - Мда?
     - Да.
     - Тогда все вниз!
     Наверху задержался  только командир. Он  подождал,  пока все исчезли, и
нагнулся к тому месту, где, по его мнению, должен был быть диктофон.
     -  Слышь  меня,  ты,  вонючий  американский  козел,  распуши  там  свои
локаторы! Так  вот,  красную,  облупленную культяпку вам всем на  воротник в
чугунном  исполнении от советской власти! - и дальше полилось  такое,  такое
лихое-оберточное,   что   покоробило   бы    терпеливую    бумагу,   уши   у
неподготовленных   свернулись  бы   в   трубочку  и   сами   бы  сунулись  в
соответствующее место.
     Командир увлекся, лил не переставая, в самозабвении приседал, показывал
руками, дополнял  на  пальцах, засовывал  их  себе  в рот,  чмокал  и вкусно
облизывал. При этом лицо его светилось жизнью  и каким-то радостным задором.
Одним словом, жило, пульсировало, существовало.
     Когда буй привезли в базу, то оказалось, что это наш буй.