Русский капитан Немо

В 1936 году в Ленинграде, в доме близ Поцелуева моста через Мойку, на 78-м году жизни тихо скончался командир и конструктор первой русской боевой подводной лодки «Дельфин» Михаил Николаевич Беклемишев.

Умирая, он сказал сыну: «На могилу мою не ходи. Для тебя я навсегда ушел в море...»

Рассказывать об этом человеке трудно, ибо от всей его замечательной жизни осталась лишь пара изломанных фотографий да никогда не видевшие его внук и внучка, чья память сберегла о деде очень немногое. Заросла его могила в Александро-Невской лавре. Давным-давно разобрано на металл стальное детище Беклемишева — «Дельфин», даже закладной доски не сохранилось, долгое время пропадали в недрах архивов и чертежи первой русской подводной лодки, так что не смогли отыскать их и авторы фундаментального труда «Подводное кораблестроение в России». И все же...

Старая фотография. С переломанного наискось паспарту, украшенного некогда золочеными виньетками, печально и строго смотрит седовласый офицер. На белом кителе погоны капитана первого ранга. Острые усы и бородка делают его похожим на Дон Кихота. Впрочем, современники называли его «русским капитаном Немо».

Зимой 1525 года на берегу Москвы-реки ратные люди великого князя Василия Ивановича отрубили голову Ивану Беклемишеву, бывшему послу в Польше и Крыму,— «за дерзкие слова против Государя». Говорят, это случилось против Москворецкой башни Кремля, и с тех пор она зовется Беклемишевской (Есть и другое объяснение — будто со стороны этой башни примыкал к Кремлю двор боярина Беклемишева. (Здесь и далее — прим. авт.)).

Род Беклемишевых давал России послов и стольников, воевод и полковников... «Достойно замечания,— отмечал генеалог,— что князь Михаил Федорович Пожарский, отец князя Дмитрия Михайловича, женат был на Ефросинье Федоровне Беклемишевой, и Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов, отец князя М. И. Кутузова-Смоленского, также был женат на девице Беклемишевой; таким образом, главные вожди российских войск в великие 1612 и 1812 годы оба происходили по женскому колену из фамилии Беклемишевых».

К этому надо добавить, что и в жилах Александра Сергеевича Пушкина текла толика беклемишевской крови (Князь Дмитрий Пожарский (Беклемишев) приходился Пушкину двоюродным прапращуром.).

В родовом гербе Беклемишевых были и львы, и орлы. И если бы революция не упразднила департамент герольдии, в древнем гербе, наверное, появился бы новый символ — дельфин.

Никто не знает, где и когда появилась первая подводная лодка. Как утверждал Аристотель, еще Александр Македонский спускался под воду в стеклянной бочке с вполне боевой целью — разведать боновые заграждения Тира.

Подводная лодка родилась как оружие мести — тайной и беспощадной. Всякий раз, когда к берегам страны, обладавшей слабым флотом, подступали чужие эскадры, патриоты-энтузиасты убеждали своих адмиралов ударить по неприятелю из-под воды: проекты подводных тарано-, мино- и даже ракетоносцев выдвигались один за другим. Подводные лодки изобретали монахи и фотографы, отставные поручики и политические преступники, серьезные инженеры и безграмотные авантюристы. И вот за дело взялись профессионалы: инженер-кораблестроитель и моряк-минер — Бубнов и Беклемишев. Одному всего лишь двадцать восемь, он только что блестяще окончил Морскую академию (его имя выбито на мраморной доске); второй немолод — ему за сорок, и он немало поплавал, командуя канонерскими лодками береговой обороны. Сошлись талант и дерзость, опыт и расчет. Работы велись в строжайшей тайне. Запрещено было употреблять в документах и переписке слова «подводная лодка». Подводный корабль именовался сначала как «Миноносец № 113». Затем номер заменили именем — «Дельфин»; и потом годы и годы еще подлодки маскировались термином «миноносцы типа «Дельфин».

Прежде чем браться за работу, Беклемишев, малоизвестный преподаватель кронштадтских минных классов, побывал в США, в Англии, Германии и Италии — в тех странах, где бешеными темпами, оглядываясь на соседей — не обогнали бы,— строились подводные лодки. Беклемишеву удалось поприсутствовать во время одного из погружений лодки знаменитого американского изобретателя Голланда.

Любой конструктор, прежде чем сесть за чертежный стол, изучает все, что создано в его области коллегами и предшественниками. Именно так поступили Бубнов с Беклемишевым — они обобщили сведения, добытые Михаилом Николаевичем, и разработали свой оригинальный проект, основные принципы которого соблюдались русскими кораблестроителями лет пятнадцать.

К 1900 году ни на одном флоте мира не было боевых подводных лодок. Но зато в первые три года нового века морские державы наперебой принялись строить подводные торпедоносцы — Америка, Франция, Германия, Италия, Англия... Не отставала и Россия, а кое в чем и опережала...

Если сравнить две соразмерные лодки — русскую «Дельфин» и американскую «Фультон» (фирма Голланда), то сравнение будет не в пользу заокеанских конструкторов. «Дельфин» погружался на двадцать метров глубже «Фультона» (50 и 30 метров), ходил над водой быстрее на полтора узла, в два раза мощнее был вооружен (два торпедных аппарата вместо одного). Единственное, в чем уступал он «Фультону»,— в дальности плавания.

Сразу же после «Дельфина» Бубнов с Беклемишевым разработали проект новой лодки с большим водоизмещением — в 140 тонн. Головной корабль назвали «Касатка». За ней пошли «Скат», «Налим», «Макрель»...

Русский подводный флот зарождался не в тихой заводи. Огненный водоворот русско-японской войны втягивал в себя новорожденные корабли прямо со стапелей. Зыбкие, опасные скорее для своих экипажей, чем для врага, эти ныряющие кораблики смело уходили не в море даже — в Тихий океан и занимали там боевые позиции.

ЗАПИСЬ ОЧЕВИДЦА: «…Рано утром,— писал в своем дневнике командир подводной лодки «Касатка»,— лейтенант Михаил Тьедер, увидел на горизонте несколько дымков, почему тотчас начал поднимать якорь. Вскоре ясно обрисовались силуэты шести миноносцев, которые держали курс прямо на меня. Предполагая, что это неприятельские миноносцы, я хотел было начать погружение, чтобы принять атаку в подводном положении, но... вспомнил предписание начальства — не нырять.

Дело вот в чем. Начальство мое, отправляя меня в море и, конечно, зная прекрасно, каким опытом подводного плавания я обладал, пройдя самый ничтожный его курс и боясь взять на себя ответственность в случае гибели моего экипажа и катастрофы с лодкой, решило выйти из трудного положения и дало мне на всякий случай предписание, конечно, словесное,— в течение этого «боевого похода» — не нырять...

Нельзя было не преклоняться перед каждым из команды нашего отряда. Что пригнало его сюда, на подводные лодки, в это горнило опасности, где каждая минута могла стоить ему жизни, где на каждом лежала масса обязанностей и тяжелой работы, в то время когда на большом линейном корабле он мог бы почти избавиться от них. Офицер мог еще рассчитывать у нас на всякого рода «благополучия», ничего ведь подобного уже не мог ждать матрос, между тем сколько бескорыстного служения было видно в каждом его шаге на лодке, сколько идейного исполнения своего долга, чуждого каких-либо эгоистических целей».

По сути дела, то были полуэкспериментальные образцы, не прошедшие толком ни заводских, ни полигонных испытаний, с недообученными командами, с безопытными офицерами. Но даже в таком виде семейство стальных дельфинов внушало серьезные опасения японскому флоту. Корабли микадо так и не рискнули приблизиться к Владивостоку с его отчаянными подводными лодками. А выпускал их в море Беклемишев. Он тоже проделал тысячеверстный путь вместе со своими первенцами.

Но самым первым был все-таки «Дельфин» 1903 года рождения...

Старая фотография. Какой седой стариной веет при взгляде на фото «Дельфина», лежащее рядом со снимком атомохода. Трудно поверить, что этот утлый стальной челн и могучий подводный гигант отделяет всего каких-нибудь пятьдесят лет — неполная человеческая жизнь.

Верхний рубочный люк, закрывающийся, как пивная кружка, откидной круглой крышкой, угловатые обводы, хиленькая мачта и самоварного вида воздухозаборник. Но это родоначальник. Честь и слава ему! Отсалютуйте ему флагами, подводные крейсера.

По обычаю мостостроителей, когда автор проекта становился под пролетом во время прохода поезда, демонстрируя свою уверенность в расчетах, Беклемишев сначала первым погрузился в своем «Дельфине», а затем возглавил и первый экипаж добровольцев: десять матросов, два офицера. С командиром — тринадцать подводников.

Семнадцать раз погружался «Дельфин», и каждое было смертельным риском. Восемнадцатое оказалось роковым. Беклемишев в тот день по делам службы уехал в Кронштадт. Его замещал старший офицер лейтенант Черкасов.

Запись очевидца: «Опытная лодка, обыкновенно вмещающая двенадцать человек, начала погружение для практики и обучения команды, имея в себе тридцать семь человек, из которых, кроме командира, было еще два офицера.

Началось погружение на месте — лодка принимала в цистерны водяной балласт. Оставалась уже малая плавучесть. Лодка готова была погрузиться на дно; предстояло только закрыть главную крышку и уничтожить оставшуюся плавучесть.

Но в это время недалеко от места погружения проходил пароход; волна от него добежала до лодки, покрыла ее и заглянула в незакрытый еще люк. Этого было достаточно, чтобы с открытой крышкой она устремилась ко дну.

Ужас смерти в первый момент сковал мысли видевших, как в незакрытый люк хлынула вода. Огромная опасность, однако, быстро вывела людей из оцепенения. Бросились закрывать крышку... заработал опускающий механизм... Сразу уменьшилась и стремительность потока... Вот механизм стал, крышка прикрыта. Спасение еще возможно — водой залита только часть лодки,— воздуха может хватить, пока подоспеет помощь извне... Вырываются крики облегчения, но тотчас обрываются и замирают — вода продолжает прибывать...

Крышка, оказывается, закрыта не до места; один из экипажа, ближайший к выходному люку, искал спасения через этот люк и уже был на пороге его, но подводное судно не пожелало расстаться со своей жертвой, и, захваченный закрывавшейся в это время крышкой, человек был раздавлен ею: только кости его противостояли объятиям судна, которому он вверил свою жизнь, они-то и не позволяли люку закрыться до места.

Вода прибывала. Становилось тяжело дышать.

Все способы найти спасение, казалось, были уже исчерпаны.

В сознании оставались уже немногие. Они были по грудь в воде, но отчаянная борьба со смертью продолжалась... Кое-кто толпился у выходного люка... Наконец кто-то снова стал открывать крышку... вода быстрей кинулась внутрь; сгущенный от давления воздух начал вырываться наружу... Невидимою рукою судьба направляла некоторых избранных к выходному люку и выбрасывала через него на поверхность воды. Так спаслось из тридцати семи всего двенадцать человек, подобранных со шлюпки, то есть как раз столько, сколько эта лодка должна была вместить во время своего нормального погружения, так как по проекту экипаж этой лодки был ограничен именно этим числом.

Погиб и командир (Имеется в виду лейтенант Черкасов.). Не имея опытности, молодой в деле подводного плавания, он погубил себя и повлек смерть большинства вверенного ему экипажа. Кто виноват?..»

Эти строки написал лейтенант Тьедер, сменивший погибшего Черкасова на посту старшего офицера первой подводной лодки («Дельфин» затонул на небольшой глубине, и через несколько дней его подняли.). Вторую офицерскую должность занял преподаватель кронштадтской водолазной школы лейтенант Иван Ризнич. Июньская катастрофа ничуть не охладила пылкой веры этих двух офицеров в будущность подводного плавания. Напротив, сделала их страстными поборниками идей Беклемишева. Сейчас без тени сомнения можно сказать: у командира «Дельфина» были завидные помощники. Через какое-то время каждый из них, пройдя беклемишевскую школу, станет командиром подводной лодки: Тьедер — «Ската», Ризнич — «Стерляди». В русско-японскую войну Тьедер водил свой «Скат» в боевые походы — то были первые в истории морских войн рейды подводных лодок. Ризнич испытывал новые субмарины, готовил для них экипажи. И Тьедер, и Ризнич были уволены с флота в один год — за яростную критику морского министерства, не желавшего видеть в подводных лодках грозного оружия. Тогда оба взялись за перья и стали отстаивать правоту своих взглядов в открытой печати:

«Подводники — моряки будущего!»— провидчески восклицал Тьедер. И столь же пророчески утверждал Ризнич, поневоле ставший на время торговцем велосипедов: «...Я не вижу ничего невозможного в появлении, может быть, и в недалеком будущем, подводной лодки водоизмещением в 18 тысяч тонн».

«С особой остротой,— писал историк отечественного подводного флота Г. М. Трусов,— возникла проблема подготовки команд и офицеров для строившихся подводных лодок. В те годы в России не было никакой организации для подготовки специалистов-подводников. Единственным авторитетом в этом вопросе считался Беклемишев; на него и возложили дело подготовки кадров для строившихся подводных лодок».

Потом, несколько лет спустя, на смену Беклемишеву придет первый «подводный адмирал» — герой Порт-Артура, бывший командир эскадренного броненосца «Ретвизан» — Эдуард Николаевич Щенснович. Он возглавит Учебный отряд подводных лодок, чьи старинные корпуса до сих пор еще стоят в Лиепае (тогдашней Либаве). А генерал-майор по адмиралтейству Беклемишев станет заведующим отделом подводного плавания в Главном Морском штабе, членом Морского Технического комитета. С каким же удивлением и с каким восторгом первые слушатели подводных классов увидели, что лекции Щенсновича вместе с ними конспектируют Беклемишев и Бубнов. Зачинатели русского подводного плавания, не кичась чинами, опытом, заслугами, прошли вместе с юными мичманами и новоиспеченными лейтенантами весь курс подготовки офицера подплава. Они понимали, как важно упрочить авторитет нового на флоте дела, поднять в глазах военных моряков престиж подводницкой профессии. Увы, в те времена он был невысок.

«Мало кто из офицеров флота мечтал о службе на подводных лодках,— признавался один из первых выпускников отряда старший лейтенант Василий Меркушев (В годы первой мировой войны капитан 1-го ранга В. А. Меркушев, командир подводной лодки «Окунь», был одним из самых дерзких подводников. Награжден Георгиевским оружием.),— едва двигавшихся, плохо погружавшихся и таящих в технической своей неразработанности массу неприятностей. До 1910 года был случай, когда один офицер командовал двумя и даже тремя лодками, когда на лодке, кроме ее командира, не было ни одного офицера. Тем не менее к началу войны все же мы имели вполне достойный и хорошо подготовленный личный состав».

Немалая заслуга в том была Михаила Николаевича Беклемишева. Вместе с другими подвижниками подводного дела, сломив барьеры рутины и недоверия, он добился, чтобы в судостроительной программе 1909 года было предусмотрено и широкое развитие подводных сил. К 1921 году в подводном флоте России предполагалось иметь 15 адмиралов, 881 офицера, свыше 10 тысяч кондукторов и матросов.

Старая фотография. Среди матросов в лихо заломленных бескозырках и распахнутых бушлатах, радостно и дерзко глядящих на фотографа,— седоватый флотский генерал. Взгляд его слегка растерян.

Этот пожелтевший снимок сохранила внучка Беклемишева — Наталья Владимировна.

По семейному преданию, он был сделан в Кронштадте — в первый день февральской революции. Беклемишеву по делам службы пришлось заночевать на одном из кораблей. Он спокойно проспал всю ночь, а утром, заглянув в кают-компанию, обнаружил, что она пуста. Все офицеры корабля были арестованы, некоторые — расстреляны. Его же, генерала, матросы не просто пощадили, а попросили разрешения сфотографироваться с ним — отцом первой русской боевой подводной лодки.

В ту пору ему было пятьдесят девять лет. В таком возрасте трудно менять убеждения. Да он их и не менял: после Октябрьской революции продолжал делать то, чему посвятил жизнь. Тем более что Красному флоту очень нужны были подводные лодки.

По распоряжению В. И. Ленина две «подводки» — «Минога» и «Макрель» — были переброшены на Волгу в Каспийское море. Одна из них — «Макрель» — была детищем Беклемишева. Чуть позже из Петрограда в Астрахань прибыли еще две бубново-беклемишевских подлодки — «Касатка» и «Окунь». Все вместе они составили дивизион.

«Макрель» — Беклемишев два года командовал ею после «Дельфина» — носила красный флаг и входила в состав военного флота Астраханского края до конца 1925 года. В ноябре вместе с «Касаткой», «Миногой» и «Окунем» она была разобрана на металл.

«Дельфин» же проплавал без малого пятнадцать лет. Знавал он и воды Балтики, и Тихого океана, Белого и Баренцева морей. Судьба побросала его преизрядно... В апреле 17-го года «Дельфин» стоял в Екатерининской гавани, что в Кольском заливе.

Сильный весенний шторм, обрушившийся на обычно тихую гавань, оказался роковым для двух (их и всего-то во флотилии Северного Ледовитого океана было две) подводных лодок — № 1 и «Дельфина».

Запись очевидца: «Доношу Вам,— писал в своем рапорте командир подводной лодки № 1 старший лейтенант Славянский,— что 26 апреля в 6 ч. 30 м. меня разбудил вахтенный и доложил, что лодка как будто тонет. Я приказал сейчас же пустить помпу и все время откачивать, а сам, быстро одевшись, вышел на палубу. Увидел, что лодка погрузилась уже до палубы. Видя ясно, что она уже тонет и что шланги для ее откачки приготовить не успеть, я приказал отдать швартовы и перевести ее ближе к берегу на меньшую глубину, где она и затонула окончательно.

Предполагаю, что течь получилась от ударов на волне при шторме о заграждения горизонтальных рулей подводной лодки «Дельфин», ибо кранцы были выбиты с места волною, и, вероятно, где-нибудь разошелся шов или выбило несколько заклепок».

«Дельфин» тоже пострадал. С него сняли медную арматуру, перископ и сдали в порт на разборку. Серебряную закладную доску снял кто-то из офицеров, вероятно, эмигрировавший за границу. Возможно, бесценная эта реликвия и сейчас хранится в чьей-нибудь частной коллекции.

В первые годы Советской власти отставной генерал по адмиралтейству Беклемишев служил младшим консультантом при Коллегии по военному судостроению: ведал постройкой и ремонтом военных кораблей.

В 1924 году он был назначен капитаном опытного судна «Микула» — плавучей лаборатории волнового управления Остехбюро. Беклемишеву доверили участвовать в работах важнейшего оборонного значения. Речь шла о радиоуправляемых кораблях — торпедных катерах без экипажей.

Запись очевидца: «В 1927 году в Гребном порту Ленинграда председателю ВСНХ В. В. Куйбышеву,— писал контр-адмирал Б. В. Никитин в своих воспоминаниях,— демонстрировалось управление по радио... небольшим катером «Оса». Мы прошли на катер. Странно было наблюдать, как, выполняя радиокоманды, «сами» начинали работать механизмы, запускались двигатели, перекладывался руль».

Беклемишеву было двенадцать лет, когда Жюль Верн пустил в литературное плавание своего «Наутилуса». Ему было далеко за шестьдесят, когда он снова взялся осуществлять идею, достойную еще одного романа великого фантаста.

Если верить справочникам Морского ведомства, то Беклемишев всю жизнь был холост. Но это не так. Дело в том, что составители справочников, как и ближайшие родственники Михаила Николаевича, отказывались признать брак столбового дворянина, морского офицера с... дочерью прачки. Случилось так, что однажды прачка, обстирывавшая Беклемишева, заболела, и блиставшие белизной сорочки принесла ему на квартиру ее дочь Людмила — девушка необыкновенной красоты. Ее-то, презрев сословные обычаи, и назвал Беклемишев своей женой. В 1908 году Людмила Эсперовна подарила ему сына.

Восприемником первенца был старший брат Михаила Николаевича — Николай Беклемишев, замечательный моряк-гидрограф, в честь которого и по сию пору на картах Берингова моря значится «гора Беклемишева». Разумеется, при такой наследственности первонареченному Владимиру дорогу в жизни выбирать не приходилось. На судно он пришел простым матросом. Потом окончил морской техникум, ходил на заграничной линии Ленинград — Гавр — Лондон. Вскоре стал капитаном, водил сухогрузы «Пионер», «Репино». В годы Великой Отечественной войны командовал номерным военным транспортом. Орден Ленина, ордена Красного Знамени, Отечественной войны — его награды. В честь старейшего и заслуженного капитана Балтики назван новейший океанский спасатель — «Капитан Беклемишев».

Сын Владимира Михайловича, названный в честь деда Михаилом, тоже стал моряком. Окончил мореходное училище имени адмирала Макарова, ходил за тридевять морей и в Австралию, и на Кубу. Капитанит на Балтийском судостроительном заводе, том самом, где на заре века дед его спускал на воду «Дельфина», пращура нынешних атомарин...

Правнук Беклемишева, Кирилл, служил в авиации Московского военного округа.

Славному роду нет переводу.

Любой школьник скажет, кто построил первый в России паровоз или самолет. Но, увы, не каждый моряк назовет имена создателей первой отечественной подводной лодки.

В оценке человеческих дел мы привыкли полагаться на время: оно само все рассудит, потомки рано или поздно оценят и воздадут должное каждому по делам его. Рано или поздно... Чаще всего — поздно, как это видно на судьбе Беклемишева.

И все же с каждым годом облик этого человека все четче проступает из небытия. Вот дотошные архивисты отыскали проектные чертежи «Дельфина», и журнал «Судостроение» опубликовал их. Потом в Таллинском музее мореходства появился портрет М. Н. Беклемишева — и точно такой же (сделанный с одной и той же ветхой фотографии) висит над моделью «Дельфина» в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания. Уверен, выйдет на морские просторы корабль с именем Михаила Беклемишева на борту. Может быть, и улица в Ленинграде появится. И мемориальная доска. И стенд в Центральном военно-морском музее. Все это — лишь очень скромная дань памяти «русскому капитану Немо».

Николай Черкашин. Вокруг света 1988 г.